Шестая жена
Шрифт:
«Ей всего девять лет, — подумал он. — Неужели это возможно?»
Его рука дотронулась до ее горла. Она была еще слишком неопытна и не умела скрывать свои чувства. Ей нравилось его внимание. Она хорошо понимала, что его заигрывание с Эдуардом и Джейн был всего лишь вступлением, главным была беседа с ней.
Он наклонился к ее лицу:
— Откроет ли мне тайну леди Елизавета?
— Как я могу это сделать, сэр, если нет никакой тайны?
— Вы уверены, что ничего от меня не скрываете?
— Если бы я хотела что-нибудь скрыть от вас сэр Томас, я бы это сделала.
Как она хороша! Девятилетняя принцесса стол
И его глаза ответили: «Я не забываю. Но ты от этого становишься еще очаровательней. Однако я прошу тебя не забывать, что король называет тебя своей незаконнорожденной дочерью, а я — дядя будущего короля. Дочь Анны Болейн и брат Джейн Сеймур — какая милая парочка! Как бы посмеялись призраки Анны и Джейн, если бы умели смеяться!
— Что же мне делать? — спросил он. — Как выведать вашу тайну?
— Успокойтесь, — ответила Елизавета. — Я думаю, что то, о чем идет речь, никакая не тайна. Мы слыхали, что наш отец собрался жениться. Это вы называете тайной?
Неужели она знает о его планах? Он мог поклясться, что в ее голосе прозвучала насмешка, когда она произнесла:
— Выбор короля пал на леди Латимер.
Томас опустил руки — он не мог глядеть ей в глаза. До нее, должно быть, дошли слухи о его ухаживании за леди Латимер. Эта юная кокетка ведет себя дерзко — она упрекает его, как будто он ее любовник!
— Мы все этому очень рады, — произнес Эдуард, — поскольку мы знаем ее и очень любим.
— Она хорошая женщина, — сказал сэр Томас; неожиданно ему стало грустно, по он тут же взял себя в руки, ибо свято верил в свою судьбу. Но Кейт ему так нравилась — он представлял себе, как счастливо они заживут.
Принц потребовал, чтобы его любимый дядюшка сел рядом с ним и рассказал какую-нибудь захватывающую морскую историю, и сэр Томас с радостью согласился. Вскоре все трое уже слушали его, забыв обо всем на свете, и в эту минуту стали похожими на самых обычных детей, все, даже Елизавета, обожавшая его рассказы о приключениях на море. Дети не сводили глаз с его лица — он был их кумиром. Никто не мог остаться равнодушным к его обаянию.
Перед уходом он притянул к себе Эдуарда и прошептал:
— В каком состоянии находится кошелек вашего высочества?
— Боюсь, что в ужасном, дядя. — Как не стыдно содержать тебя в такой бедности! Ты знаешь, что кошелек твоего любимого дядюшки всегда в твоем распоряжении.
— Дядя Томас, ты самый лучший человек на свете!
— Мне достаточно того, что я твой любимый дядя. Так не желаешь ли ты запустить свои королевские ручки в мой кошелек?
Эдуард заколебался:
— Мне хотелось бы кое-что купить...
— Я знаю! Я знаю это!
— Я скажу тебе, — прошептал мальчик. — Я хочу купить зеленую ленту.
— Зеленую ленту? Зачем тебе нужна зеленая; лента, мой принц?
— Я хочу подарить ее Елизавете. Она мечтает приобрести зеленую ленту, чтобы украсить свои волосы. Ей это очень пойдет. Но Елизавете совсем не дают денег.
— Бедная маленькая принцесса! Мы купим ей зеленую ленту для волос, но пусть это останется между нами, племянник.
Сэр Томас уже не в первый раз давал своему племяннику денег. Он был уверен, что это хорошее вложение капитала. Эдуард был по природе своей очень благодарным ребенком, а когда он станет королем Англии, он не забудет своего любимого дядюшку.
Когда все уходили, Томас прошептал на ухо Елизавете:
— Я хотел бы видеть в вашей прическе зеленые изумруды. Но пока пусть их заменят зеленые ленты.
Теперь она будет знать, получив в подарок от брата ленты, что деньги на их покупку дал он. Это хитрое создание прекрасно знает, что делается при дворе, в том числе, конечно, и то, что дядя время от времени дает принцу деньги.
Возвращаясь в свои покои, сэр Томас был задумчив. Он считал себя любимцем богов. Их милости так и сыпались на него, и ему было нетрудно завоевать любовь своего племянника. Но он и вправду любил детей. Да, он тщеславен, и не остановился бы перед подлостью, если бы ему это было выгодно, но при этом он с большим удовольствием общался с детьми. Томас любил их всех — Джейн, Эдуарда и Елизавету... больше всех Елизавету. Он был влюблен в нее. Он был влюблен в Катарину. Ему нравились принц и Джейн. Когда он говорил нежные слова Катарине, он верил в то, что говорит; но когда он смотрел на Елизавету с молчаливым восхищением, это восхищение тоже было совершенно искренним. И когда Томас Сеймур ублажал мальчика, который однажды станет королем, он сам, не меньше чем племянник, радовался общению с ним.
Он считал себя баловнем судьбы, создавшей его для великих дел. Он был уверен, что в конце концов женится на принцессе Елизавете; однажды она станет королевой Англии, и он не понимал, отчего бы ее мужу не сделаться королем.
На свете и не такое случалось. Достаточно вспомнить перст судьбы, указавший на его застенчивую сестру Джейн и сделавший ее королевой.
Судьба, несомненно, благоволила к Сеймурам. И если она отказала ему в тихом счастье с Кейт, то, возможно, потому, что берегла для блестящей совместной жизни с принцессой.
Так думал Сеймур, и мысли Елизаветы тоже были о нем.
Король хорошо пообедал, и его разморило от сытной еды. На обед ему подали жареную говядину, оленину и пироги с самыми разными начинками; он много выпил, слушал музыку и на какое-то время успокоился.
Нога в этот день почти не беспокоила, и он был готов поверить, что новые лекарства избавят его, наконец, от язвы, хотя здравый смысл подсказывал, что он уже много лет пробует новые способы лечения, и все без толку. Бывали моменты, когда боль в ноге становилась такой сильной, что лицо его сначала багровело, потом серело, и он не мог сдержать крика.
Но сегодня повязка не доставляла королю неудобств, и устал он не так сильно. Он дохромал до музыкальной комнаты, чтобы послушать стихи Сюррея; но еще до того, как этот наглый молодой человек открыл рот, чтобы прочитать их, король уже знал, что они ему не понравятся. Генриху вообще не нравилась поэзия Сюррея, потому что поэт был для него источником постоянной тревоги.
«Клянусь Богом, — думал король, наблюдая за Сюрреем, — если он позволит себе что-нибудь лишнее, я тут же упеку его в Тауэр. Какое самомнение! Какие манеры! И некоторые, несомненно, добавят — как красив! Сколько я настрадался из-за этих Ховардов! Анна была из этого рода — эта ведьма, колдунья, которая обманула меня, заставив поверить, что сможет родить мне сына, — и обманывала меня другими! А потом... юная Екатерина...»