Шестьдесят смертей в минуту
Шрифт:
– Можете не стараться. Мне вы этого жмура не пришьете.
– Жора, мы с тобой давно знакомы. Ты знаешь, что я доказательства из пальца не высасываю и уважаю права подследственных. Стараюсь работать по справедливости.
– Хо-хо… Как вы себя расписали. – Из груди Тоста вырвались странные звуки, будто кто-то нажал клапаны саксофона и тихонько подул в него. – Это вы о себе толкуете, что доказательства из пальца не высасываете? Что ж, значит, вы здорово изменились за последнее время.
– Ты испугался до поноса, что мы прижмем тебя за убитого иностранца, – не обращая внимания на выпад, продолжал Девяткин. – Или свои приберут, потому что ты нежелательный свидетель. Ты так испугался, что решил отправить на тот свет свою любимую женщину, которая слишком много знала. И командировал к гражданке Зенчук убийцу, с которым свел знакомство в тюрьме. Убийца исчез, не оставив следа, Зенчук тоже пропала. Что произошло на даче, ты не знал и испугался еще сильнее. Мучился этой неизвестностью и лег на дно. А тут нашелся свидетель, который видел, как вы с Шатуном убили иностранца. Тот самый моряк, помнишь? Он стрельнул у вас сигарету, потом спрятался в камышах и досмотрел сцену расправы до конца.
– Только не надо сказки рассказывать…
– Учти, Шатун – парень не промах. Он быстро понял, что ошибся, оставив тебя в живых, и наверняка хочет исправить ошибку. Теперь много людей знает о том, что ты ранен и пролеживаешь бока в обычной городской больнице, куда пускают всех желающих. Охрана – два олуха, с грехом пополам окончивших среднюю школу милиции.
– Это вы к чему? Просто так, языком почесать?
– Тебя найдут через продажных ментов. Попасть в твою палату нет проблем. Это проходной двор, а не палата.
– Ну, так поставьте нормальную охрану. – Теперь Тост занервничал и не мог этого скрыть. – Это что, невыполнимая задача: поставить трех-четырех парней? Ну, с автоматическим оружием?
– В Москве до фига людей, честных и достойных, которые нуждаются в защите больше твоего. Я лично тут под дверью с пистолетом стоять не стану. Твоя гибель – мне облегчение. Писанины меньше.
– Так что же, мне валяться и ждать, когда меня приберут?
– Ну, есть один вариант. Тебе предъявляют обвинение в убийстве того иностранца. Все остальные эпизоды я снимаю с кона, будто их не было. Не было покушения на жизнь гражданки Зенчук и других дел тоже. Как тебе? Вариант шикарный – всего одно убийство. И масса смягчающих обстоятельств. Ты нажал на спусковой крючок, потому что тебе угрожали, тебя запугивал Шатун, и выбор был прост: или самому в могилу ложиться, или стрелять. Если наймешь хорошего адвоката, выйдешь на волю лет через пять.
– Обещать вы все горазды, – горько усмехнулся Тост. – Ты сказал: один эпизод, а потом выяснится, что таких эпизодов двадцать один… И приговор с пожизненным сроком у меня на лбу напечатан… Короче, мне надо подумать.
Девяткин вышел из палаты и вернулся с листками бумаги и ручкой.
– Первое – ты подробно распишешь всю историю с иностранцем, – сказал он. – Озаглавь свой опус так: чистосердечное признание. Напиши, что совершил противоправное деяние, потому что тебя запугали, принудили. Второе – на отдельных страницах напишешь, что за история случилась год назад с предпринимателем Василием Ивченко. У меня есть информация, что ты принимал участие в расправе над ним.
– Вы же обещали – один эпизод.
– Информация об Ивченко – для меня лично. Подписи не ставь, заголовка тоже. Можешь просто надиктовать показания на диктофон.
Девяткин поднялся, встал у подоконника и распахнул створку. Торцом к пятиэтажному хирургическому корпусу стояло другое больничное здание в десять этажей. Палата Тоста лучше всего просматривалась с шестого и седьмого этажей. Если злоумышленник умеет обращаться с карабином, на котором стоит приличная оптика, он легко достанет Тоста из соседнего здания…
Через час в больницу прибыли три оперативника в штатском, за старшего – Саша Лебедев. Они переговорили с заместителем главного врача, затем погрузили Тоста на каталку и перевезли в другое крыло здания, на последний шестой этаж, где одна палата пустовала. Лебедев облачился в тренировочный костюм, который прихватил из дома, и занял место Тоста…
Глава 22
Холодный атмосферный фронт приполз из Скандинавии, утром зарядил промозглый дождь. В офисе фирмы «Васта» не было посетителей. Генеральный директор Станислав Рогов, включив настольную лампу, шуршал бумажками. За кофейным столиком устроился Александр Шатун. Сверяясь с газетой, он разыгрывал шахматную партию, стараясь поставить белым мат в четыре хода.
Почему-то игра не шла. Шатун двигал фигуры, потом расставлял их на прежние позиции. Белые проигрывали так и так, при любом раскладе, но мат в четыре хода не просматривался. Шесть ходов – это другое дело. Он поднялся, встал у подоконника. Мокрый асфальт блестел под серым небом. Шатун думал о том, что в офисе «Васты» больше не появится. Здесь осталась часть его жизни. Теперь он рвет эту страницу и выбрасывает в корзину.
Он нащупал во внутреннем кармане пиджака две почти одинаковые плоские фляжки из нержавеющей стали, отделанные кожей. В емкостях – армянский коньяк, только в одну из фляжек добавлено немного синтетического яда. Без цвета, вкуса и запаха. Штука дорогая, но своих денег стоит. Действие наступает примерно через три часа. Симптомы напоминают обширный инфаркт миокарда. Яд полностью разлагается в крови в течение шестнадцати часов. По истечении этого срока ни один судебный эксперт не найдет доказательств, что был применен именно яд, а смерть Стаса Рогова – насильственная.
На небольшой станции провинциального городка труп Рогова снимут с поезда Москва – Варшава – Париж и отправят в судебный морг. Там он пролежит до следующего утра. А местный судебный эксперт наверняка начнет вскрытие не раньше полудня. В свидетельстве о смерти напишут «обширный инфаркт» или «сердечная недостаточность».
Хотя по идее… По логике жизни, такая тварь, как Стас Рогов, от инфаркта умереть просто физически не способен. Его сердце – точнее, кусок дерьма, который заменяет сердце, – инфарктам не подвержен.
– Дождик? – оторвавшись от бумаг, спросил Стас.
– Каплет помаленьку, – кивнул Шатун. – Погода хорошая. Как раз для путешествий поездом. В дождь спать хорошо. Пивка махнешь – и на боковую.
Он замолчал и стал думать о том, что люди – самые неблагодарные существа на свете. Хуже свиней. Со Стасом они знакомы десять лет, бывали с ним в таких переделках, что на ночь глядя страшно вспоминать. И вот теперь… В кармане Стаса лежит билет на поезд до Парижа, заграничный паспорт с открытой визой, у двери стоит небольшой чемодан. В нем белье, пара рубах и набор джентльмена, состоящий из бутылки водки, сигарет и пачки презервативов.
Стас говорит, что уезжает на две-три недели. Старается выглядеть бодрым и уверенным в себе человеком, наверное, именно такое впечатление бизнесмена, оседлавшего удачу, он и производит на людей, плохо его знающих. Но Шатун видит в глазах Рогова животный панический страх, который не заглушить ни алкоголем, ни транквилизаторами. Стас отсидится в Париже до тех пор, пока в Москве уляжется пыль. Деньги рассованы по европейским банкам, в Москве у него нет никакой собственности, кроме однокомнатной квартиры в Сокольниках.