Шестерня
Шрифт:
Закончив с промерами очередного прохода, перешли к следующему, затем еще и еще. Отмерив последнюю риску и продиктовав число, Шестерня вздохнул, обтерев со лба пот тыльной стороной ладони, звучно похрустел шеей, взглянул на спутников. Зубило опустил пластину, морщась, словно от горького, трясет рукой. Стило хоть и невелико, но с непривычки похуже молота будет: пальцы застывают крючьями, от напряженья слезятся глаза, хотя, казалось бы, всего-то и дел - стой, да черти руны. Бегунец с трудом разогнулся, держится за низ спины, лицо бледно, глаза потускнели. Работа далась парням тяжело. Оно и понятно. Не приноровившись и ложкой тяжело ворочать. Однако, что хорошо, оба бодрятся, не ноют, не просят отдыха - тянут губы в натужных улыбках, напускают в лица пренебрежения. Вроде как и не устали вовсе. Подумаешь, промеры! Сделали - и не заметили. Можно и еще столько же, или даже вдвое!
Перед глазами бледными пятнами маячат лица помощников, а перед внутренним взором тянутся рядочки цифр, складываются в столбцы, обретают форму, из корявых закорючек рун превращаясь в новенькие металлические заготовки, сплетаются в сложном танце, сливаясь в решетки, врастают в скалу, чтобы в конце, радуя глаз и согревая сердце, обратиться горстями блистающих камней и золотых самородков.
Сделав приглашающий жест, Шестерня развернулся, двинулся в сторону кузни, размышляя. Всего оказалось восемь троп. Две полностью заросли серой плесенью, настолько густо, что и каменная блоха не прошмыгнет, у одной обрушился свод, перегородив проход полностью, остальные требуют работы. Причем, если три узенькие, ведущие в неизвестном направлении тропки можно просто закрыть решеткой, то на оставшиеся две необходимы врата, и врата не малые.
Мысли спутались, нарушили плавный ход, распались рваными клочьями. Шестерня напрягся, пытаясь сосредоточиться, сдвинул брови. Однако, не преуспел. Со вздохом вынырнул из мечтаний, пытаясь понять, что именно отвлекло, завертел головой. На краю зрения мелькнула искра: вспыхнула и погасла. Но, миг спустя, вновь загорелась, поплыла, покачиваясь, медленно и вальяжно.
Шестерня прищурился, взглянул пристальнее. Привыкшие ко тьме, глаза различили мутное пятно, белесое, расплывчатое, словно чья-то заблудшая душа, утомившись тесниной склепа, вышла побродить на свободу. Шестерня ощутил, как под ложечкой неприятно засосало. Возможно, стоит отступить, и чем быстрее, тем лучше, не взирая на усталость и идущих по пятам парней. Однако, искра уж очень похожа на отсвет фонаря, да и силуэт как-то чересчур напоминает бредущего по делам одинокого путника.
Желая окончательно увериться, Шестерня повернулся к помощникам, сказал негромко:
– Эй, у кого глаза острее, гляньте там, справа. Видите чего?
Парни разом повернули головы, взглянули в указанном направлении. Бегунец откликнулся первым:
– Да, кто-то есть. Фонарь приглушил, чтобы не слепило, и бредет потихоньку.
Зубило вглядывался чуть дольше, сказал уверенно:
– Так и есть, идет. И не абы кто, а сам староста.
Шестерня в удивлении вздернул бровь, поинтересовался:
– А чего это вашему старосте в деревне не сидится? Вроде и возраст не малый, да и дом, прямо скажем, к околице не близок, а в поле выйти не поленился.
Зубило пожал плечами, отозвался без интереса:
– Может погулять приспичило, воздухом подышать, а может еще что. Кто ж его знает.
Бегунец неодобрительно покачал головой, сказал с укором:
– Это нам может погулять приспичить, тебе, мне, еще кому-то, а староста делом занят.
– Это каким таким делом, - хмыкнул Шестерня, - пискунов вышел посчитать?
– Может и пискунов, а может что и поважнее. Он же не абы кто - сам староста! Неотложные дела, тяжелые решения. Кто как не он? Вот и ходит, ноги стаптывает.
Шестерня закатил глаза, сказал мечтательно:
– Да. Помню, я тоже так к одной ходил, стаптывал. Ох и далеко жила! И ведь как занят был, насколько тяжело давалось решение. Ан нет - дело-то неотложное.
От подобной крамолы глаза у Бегунца полезли на лоб. Возмущенный, он открыл рот, однако, так и не подыскав подходящих слов, закрыл, но лицо преисполнилось такой укоризны, что Шестерня на миг усомнился, точно ли сказал, что собирался, не перепутал ли чего ненароком?
Зубило пожал плечами, произнес отстраненно:
– Креномера вне деревни я видал и раньше. Не часто, но бывало. А по какой надобности выходил - не ведаю. Как-то и не задумывался даже. Хотя, если подумать, выглядит действительно странно.
Шестерня криво ухмыльнулся, перекосив рожу так, что спутники округлили глаза, сказал кровожадно:
– Вот и хорошо. Я тут как раз подсчитал, на пару слов перекинуться. Староста ваш очень к месту попался.
– И почти без перехода, набрав воздуху в грудь рявкнул так громко, что парни присели: - Креномер, а ну стой! Поговорить надо.
Эхо унеслось, заворочалось вдали глухо и недобро, вернулось зловещим шепотом. Разбуженные, под сводом зашевелились пискуны, заелозили, запищали испуганно. Вокруг смачно зашлепало, запахло терпко и приторно. Фигура вдали застыла, словно наткнувшись на невидимую стену, даже искра фонаря поблекла, будто убоявшись зычного вопля.
Чуть понизив голос, но по-прежнему громко, Шестерня добавил:
– К тебе, к тебе обращаюсь. Погодь там, сейчас подойдем.
Однако, едва он сделал шаг, фигура отпрянула, заскользила в противоположную сторону, размываясь, тая на глазах. А вскоре и вовсе слилась с тьмой. Мигнул и погас фонарь. И вот впереди снова лишь насыщенная чернотой пустота, тихая, мрачная, без единого просвета и шевеления. Словно ничего и не было, а все увиденное лишь порожденные фантазией грезы.
Шестерня развел руками, сказал с досадой:
– Убег. Вот тебе и староста.
– Так может то не он?
– осторожно подал голос Бегунец.
– А кто?
– Шестерня отмахнулся.
– Сами же сказали - Креномер. А теперь чего, на попятную?
Задумчиво глядя вдаль, Зубило произнес:
– Может и не он. Мы ж ему в лицо не светили. Что похож - то да. А так - кто ж знает.
Подхватывая мысль, Бегунец заговорил торопливо:
– И в самом деле. Мало ли кто там был? Даже если и сам староста. Ну, не заметил нас, не услыхал. Ушел своей дорогой.
Шестерня фыркнул, произнес с ехидцей:
– То-то я думаю, чего это мы такие незаметные. Вот прям захочешь - не разглядишь. И разговариваем тихо. Пол пещеры разбудил, вон, усрали едва не по маковку, а этот, поди ж ты, не услышал!
Шестерня двинулся дальше, парни зашагали следом, то догоняя, и двигаясь плечо в плечо, то вновь отставая. Время от времени Шестерня краем зрения ловил косые взгляды, недовольные, исполненные осуждения и обиды, но не обращал внимания. Ишь, расстроились, маменькины сынки, старосту, понимаешь, обидел. Ага, как же! Это со стороны Креномер дряхлый да немощный, а как глазенками зыркнет, ну что твой пискун - тварь хоть и мелкая, но злобная. Такому палец в рот не клади - по локоть отхватит. Ну а если зазеваешься, то и вовсе, по самое не хочу.