Шестой уровень
Шрифт:
Может быть, в радиусе километра вообще все телевизоры и компьютеры взбесились — да, извиняйте, товарищи японцы, неувязочка вышла.
Теперь дать время, чуть-чуть, но не больше и не меньше. Время на то, чтобы американцы «послали» ремонтную команду к системе охраны.
Пора. Турецкий коротко свистнул. Из-за угла выкатилась белая машина с надписями на бортах, подкатила к проволоке.
Гладий выскочил из кабины и выдал нужную фразу.
Охранники действительно сбежались чуть не все — человек двадцать…
— Пошел, — сам себе скомандовал Турецкий.
В стороне суетились и шумели охранники. Ребята деловито устанавливали лестницу, словно собирались осмотреть телекамеру и датчики движения.
«А если у них еще что-нибудь спросят?— с ужасом подумал Турецкий. — Как они выкрутятся?»
На этот случай он посоветовал ребятам разыгрывать жутко деловых, только Гладию разрешил иногда неопределенно мычать — ну-у — у...
Турецкого никто не видел. Сами себя надули, слишком на технику свою понадеялись. Турецкий добежал до колодца и теперь понял, что радоваться рано — никакой таблички не было видно: колодец обвивал густой плющ. А времени оставалось — секунды.
Сейчас американцы спохватятся и вызовут настоящую команду ремонтников.
Турецкий рванул стебли плюща в том месте, где должна была быть табличка. Фу! Слава Богу, есть!
Наконец и отвертка нашла свое применение. Три винта выскочили, как из масла. Но вот последний — он даже не проворачивался. Ну, разумеется, когда этот «ключ» ставили? Лет десять назад или даже больше? Турецкий напрягся так, что в ушах зашумело, — винт не двигался. Услышал вдруг урчание мотора — все. Это ехали настоящие ремонтники, ребятам пора было сматывать удочки. А он пытался провернуть отвертку, которая была уже мокрой от пота.
Нет, ничего не получится. Все насмарку. Турецкий, раздирая пальцы в кровь, вцепился в острый край таблички, пытаясь оторвать его от каменной стены. Поддел отверткой — чуть-чуть поддалась. Потянул изо всех сил — есть, он вцепился в табличку рукой и стал ее крутить, чтобы расшатать винт. Есть, тот стал неохотно вылезать из стены.
А там, где ребята разыгрывали из себя ремонтников, была какая-то заваруха. Кто-то кричал, кто-то бегал, хлопали дверцы машин. Турецкий даже не позволил себе посмотреть в ту сторону.
Он чуть не упал, когда табличка наконец оторвалась от стены колодца. Развернулся и кинулся к забору, к одеялу, через которое снова перемахнул птицей.
И только отлетев в укрытие, позволил себе взглянуть, что же с ребятами.
Все было в порядке — белая машина с надписями на бортах укатывала, преследуемая только криками охранников. Слава Богу, стрелять они не посмели.
Компьютерный комплекс, в общем-то небольшой, вполне мог уместиться в портфеле или «дипломате».
Японец отдал ящик капитану, предварительно завернув его в газету.
На плоском лице было огромными буквами написало — слава Богу, что все кончилось!
— Ну, что теперь? — спросил Козлов, когда оказались на улице.
— Теперь — домой, — сказал Турецкий
— А как?
— Как-нибудь, — не очень убедительно ответил Александр. — Доберемся до Осаки, а там на наш корабль».
Они стояли на пустой ночной улице городка, в стране, где были чужими, на земле, которая тоже не очень приветлива была к ним. Пустота и тоска...
— Домой — это хорошо, — невесело отозвался Веня.
— Рано радуетесь, — сказал Немой, хотя особой радости никто не проявлял. — Нам бы теперь, ребята, хотя бы отсюда вырваться.
— Почему это? — без особого интереса спросил Турецкий.
— Смотри, — и капитан показал газету, в которую хозяин кафе завернул подавитель.
Турецкий взглянул и только теперь понял всю проницательность хозяина кафе: на первой странице что-то было написано огромными буквами и красовался портрет Игоря Степановича Немого...
Глава четвертая СОЛИДАРНОСТЬ
— Скажи, а бабы тут у вас на корабле есть? Чего-то я тут ни одной бабы не видел. — Кирюха обсосал индюшачью косточку и, бросив ее на тарелку, открыл банку пива. — Ну чего ты молчишь, чернявенький? Ну хоть слово скажи. Пива хочешь? Или на посту нельзя?
Здоровенный, под два метра ростом, афроамериканец в полевой форме и с пистолетом на поясе стоял у двери и глупо улыбался, кивая каждому Кирюхиному слову.
— А позволь спросить, чего ты все время лыбишься? — Кирюха отпил пива и закурил, откинувшись на кровати. — Тебе так смешно смотреть на раненого русского моряка? Да как тебе не стыдно, ты же тоже пролетарий, как и я. Разве твоих предков всю жизнь не угнетали? Разве не горбатились они на плантатора за маисовую лепешку? Афроамериканец опять закивал.
— Ну вот видишь, — обрадовался Кирюха. — А где же тогда твоя солидарность? Или это ты у япошек вежливости нахватался? Они. тоже все время лыбятся. Нам даже полицейские улыбались приветливо, когда руки крутили.
Охранник опять кивнул.
— Ну вот видишь. — Кирюха вздохнул, - Негр, а ведешь себя, как какой-то япошка. Нехорошо.
Болтал Кирюха просто так, от нечего делать. Все равно заняться было нечем. В тот же день, как только остальные драпанули, ему выставили охрану. Один стражник в комнате, второй снаружи. Три раза в день приходил врач осматривать ногу, четыре раза в день кормили. Кормили сытно, вкусно, как на убой.
И все.
Два раза приходил какой-то хмырь, пытался допрашивать на каком-то жутко правильном русском языке, да так и ушел ни с чем.
— Слушай, а тебя как зовут? — спросил Кирюха. — Зовут как? Сэм? Том? Джон?
Афроамериканец продолжал улыбаться.
— Меня, — он ткнул пальцем в грудь, — меня зовут Кирюха. Кирюха. Как это по-вашему. Кир?
— Oh! Understand! — радостно закивал охранник. — Your name is Kirill. Yes, may be Kir.
— Да-да, май нейм, — облегченно вздохнул Кирюха. — А твой нейм как? Ты. Как тебя мамка в детстве называла? — Он ткнул пальцем охраннику в грудь.