Шевалье д'Арманталь
Шрифт:
– А теперь, Валеф. ваша очередь, - продолжала герцогиня.
– Ваш отчет мы приберегли напоследок, потому что у вас было самое важное поручение. Если я верно истолковала те знаки, которыми мы обменялись во время ужина, у вас нет оснований быть недовольным его величеством королем Испании, не так ли?
– Что бы вы сказали, ваше высочество, если бы я вам привез письмо, написанное рукой Филиппа Испанского?
– Что бы я сказала, получив письмо, написанное рукой его величества?
– воскликнула госпожа дю Мен.
– Я бы сказала, что никогда не смела даже и надеяться на это.
– Принц, - начал Валеф, передавая письмо де Селламаре, - вам знаком почерк его величества короля Филиппа Пятого. Подтвердите ее высочеству, что письмо от первой до последней строки написано рукой короля Испании.
– Да, от первой до последней строки, - подтвердил де Селламаре, склонив голову, - от первой до последней, это истинная правда.
– А кому адресовано это письмо?
– спросила герцогиня дю Мен, принимая его из рук герцога.
– Людовику Пятнадцатому, сударыня, - ответил де Валеф.
– Отлично, отлично!
– сказала герцогиня. Мы передадим это письмо его величеству через маршала де Вильруа. Ну что ж, прочтем, что пишет Филипп Пятый.
И госпожа дю Мен, торопливо разбирая трудный почерк короля, прочла следующее:
«Эскуриал, 16 марта 1718 года.
С тех пор как Провидение венчало меня на испанский престол, я никогда не забываю о тех обязательствах, которые накладывает на меня мое происхождение: я ни на миг не перестаю думать о светлой памяти Людовике Четырнадцатом. Мне и посейчас слышатся слова, кои произнес великий король при нашем расставании. Он поцеловал меня и сказал: «Пиренеев более не существует!» Ваше величество - единственный отпрыск моего старшего брата, кончину которого я не перестаю оплакивать и поныне. По воле Всевышнего Вы унаследовали власть над великой монархией, слава и интересы которой мне будут дороги до конца моих дней. Мое сердце полно любви к Вам, и я никогда, ни за что на свете не забуду своего долга перед Вашим величеством, моей родиной, памятью моего покойного деда. Мои дорогие испанцы, которых я люблю с нежностью, не сомневаются в моих чувствах и не ревнуют меня к королю Франции, так как прекрасно понимают, что наш союз является основой их благополучия. Я льщу себя надеждой, что мои личные интересы по-прежнему дороги нации, которая меня вскормила, и что ее благородное дворянство, пролившее столько крови для защиты этих интересов, будет всегда хранить любовь к королю, гордящемуся тем, что он столь многим обязан дворянству Франции и принадлежит к нему по своему рождению…»
Это о вас, господа, - сказала, прервав чтение, герцогиня дю Мен и указала грациозным движением руки на присутствующих. Затем она тут же стала читать дальше, сгорая от нетерпения:
«Как же встретят Ваши верноподданные союз, заключенный против меня или, выражаясь точнее, против Вас самих? С тех пор как Ваша опустевшая казна оказалась не в силах выдержать текущие расходы мирного времени, Ваше величество хотят заставить заключить союз с моим смертельным врагом и пойти на меня войной в случае, если я откажусь отдать Сицилию эрцгерцогу. Я никогда не соглашусь на эти условия, ибо они для меня совершенно неприемлемы. Я не стану сейчас останавливаться на пагубных последствиях предполагаемого союза. Ограничусь лишь настоятельной просьбой к Вам, Ваше величество, немедленно созвать Генеральные штаты вашего королевства, чтобы обсудить этот шаг, могущий иметь столь серьезные последствия».
– Созвать Генеральные штаты!..
– пробормотал кардинал де Полиньяк.
– Что хочет сказать ваше преосвященство по поводу Генеральных штатов?
– нетерпеливо перебила кардинала герцогиня дю Мен.
– Эта мера имела несчастье не получить вашего одобрения, не так ли?
– Я не порицаю и не одобряю ее, сударыня, - ответил кардинал.
– Я вспоминаю лишь, что Генеральные штаты были созваны во времена Лиги, и что Филиппу Второму это пошло во вред.
– Времена и люди с тех пор успели измениться, господин кардинал!
– горячо возразила герцогиня дю Мен.
– Теперь не 1594 год. Филипп Второй был фламандцем, а Филипп Пятый - француз. Различные причины не могут вызвать одинаковые следствия. Простите, господа… - И герцогиня дю Мен продолжила чтение письма:
«Я обращаюсь к Вам с этой просьбой во имя нашего кровного родства, во имя великого короля, Вашего прадеда и моего деда, во имя народов наших стран. Настал час услышать голос французской нации. Необходимо, чтобы нация сама высказала все, что она думает. Необходимо узнать, желает ли она объявить нам войну. Поскольку я готов рисковать своей жизнью во имя ее славы и ее интересов, я смею надеяться, что Вы незамедлительно ответите на мое предложение. Пусть же ассамблея, о созыве которой я Вас прошу, предупредит несчастья, готовые на нас обрушиться; пусть силы Испании будут употреблены лишь на поддержание величия Франции и на унижение ее врагов, как я употребляю все силы, чтобы доказать Вашему величеству ту искреннюю и невыразимую любовь, которую я к Вам питаю».
– Ну, что вы на это скажите, господа? Могло ли его католическое величество сделать для нас больше?
– спросила госпожа дю Мен.
– Его величество могло бы присоединить к этому письму послание к Генеральным штатам, - ответил кардинал.
– Такое послание, если бы только король соблаговолил написать его, оказало бы большое влияние на ход обсуждения.
– Вот оно - это послание, - сказал принц де Селламаре, в свою очередь вынимая из кармана бумагу.
– Как, принц?
– воскликнул кардинал.
– Что вы говорите?
– Я говорю, что его католическое величество было того же мнения, что и ваше преосвященство, и потому король соизволил передать мне это послание в дополнение к тому письму, которое привез барон де Валеф.
– Итак, теперь у нас есть все!
– воскликнула госпожа дю Мен.
– У нас нет Байонны, - сказал принц де Селламаре, покачав головой.
– Байонна - это ворота Франции.
В этот момент появился Давранш и доложил о прибытии герцога де Ришелье.
– А теперь, принц, у нас в самом деле есть все, - смеясь, сказал маркиз де Помпадур, - ибо вот человек, в руках которого ключ от этих ворот.
IV
ГЕРЦОГ ДЕ РИШЕЛЬЕ
– Наконец-то!
– воскликнула герцогиня при виде входящего Ришелье.
– Это вы, герцог?.. Боюсь, что вы неисправимы, и ваши друзья никогда не смогут рассчитывать на вас больше, чем ваши любовницы.
– Напротив, мадам, - отвечал Ришелье, подходя к герцогине и целуя ей руку с почтительной простотой человека, для которого женщина есть женщина независимо от ее общественного положения, - напротив, ибо сегодня я, более чем когда-либо, доказываю вашему высочеству, что умею совмещать все.
– Итак, вы приносите нам жертву, герцог, - сказала смеясь госпожа дю Мен.
– И она, честное слово, в тысячу раз больше, чем вы можете себе представить. Вообразите только, кого я вынужден был покинуть!
– Госпожу де Виллар?
– прервала его герцогиня.
– О нет! Моя жертва больше.
– Госпожу де Дюра?
– Вовсе нет.
– Госпожу де Нель?
– Вот еще!
– Госпожу де Полиньяк? Ах, извините, кардинал!
– Продолжайте. Нет, это ничуть не касается его высокопреосвященства.