Шевалье д'Арманталь
Шрифт:
– Госпожу де Субиз, госпожу де Габриан, госпожу де Гассе?
– Нет, нет, нет.
– Мадемуазель де Шароле?
– Я не видел ее со времени моего последнего путешествия в Бастилию.
– Герцогиню Беррийскую?
– Вы хорошо знаете, что, с тех пор как Риои вознамерился ее победить, она без ума от него.
– Мадемуазель де Валуа?
– Ее я берегу, чтобы сделать своей женой, когда мы победим и я стану испанским принцем. Нет, мадам, ради вашего высочества я покинул двух очаровательнейших гризеток!
– Гризеток! Ах, как можно?
– воскликнула герцогиня, скривив губы с выражением бесконечного презрения.
– Я не думала, что вы опустились до подобных созданий.
– Ну почему же! Это две очаровательные женщины, госпожа Мишлен и госпожа Рено. Вы не знакомы с ними? Госпожа Мишлен - прелестная блондинка, настоящая головка Грёза; муж ее обойщик; я вам его рекомендую, герцогиня. Госпожа Рено - восхитительная брюнетка с голубыми глазами и черными бровями… а кто ее муж, я, ей-Богу, хорошенько не помню.
– Вероятно, господин Мишлен, - сказал Помпадур со смехом.
– Простите, господин герцог, - продолжала госпожа дю Мен, которая потеряла всякий интерес к любовным похождениям Ришелье, как только его приключения эти вышли за пределы ее сословия.
– Простите, но смею ли я вам напомнить, что мы собрались здесь для серьезных дел?
– Ах да, у нас заговор, не так ли?
– Вы об этом забыли?
– По правде сказать, да, поскольку заговор - и вы с этим согласитесь, госпожа герцогиня дю Мен, - дело не из самых веселых, то сознаюсь: каждый раз, когда есть возможность, я забываю, что в нем участвую. Но это ничего не значит: точно так же каждый раз, когда надо вновь за него приняться, я за него принимаюсь. Итак, госпожа герцогиня, как же обстоят дела с заговором?
– Вот, ознакомьтесь с этими письмами, и вы будете знать не меньше нашего.
– О, пусть ваше высочество извинит меня, - ответил Ришелье, - но я не читаю даже тех писем, которые адресованы мне самому… Послушайте, Малезье, у вас такая светлая голова, изложите мне вкратце, что здесь написано.
– Извольте, герцог, - сказал Малезье.
– Вот эти письма содержат обязательства бретонских дворян поддержать права ее высочества.
– Отлично!
– А эта бумага содержит протест дворянства.
– Тогда передайте ее мне. Я тоже протестую.
– Но вы ведь не знаете даже, против кого направлен этот протест.
– Неважно, я всегда протестую.
И, взяв бумагу, он поставил свою подпись под именем Гийома Антуана де Шателлю, который стоял последним в списке.
– Не препятствуйте ему, сударыня, - сказал де Селламаре, обращаясь к герцогине.
– Иметь подпись Ришелье никогда не лишне.
– А это что за письмо?
– спросил герцог, указывая пальцем на послание испанского короля.
– Это письмо, - продолжил Малезье, - написано собственноручно королем Филиппом Пятым.
– А почерк-то у его величества еще хуже, чем у меня!
– воскликнул Ришелье.
– Приятно видеть. А Раффе говорит, что хуже моего не бывает.
– Хотя письмо и написано плохим почерком, оно тем не менее содержит отличные новости, - сказала госпожа дю Мен.
– Это просьба, адресованная королю Франции, созвать Генеральные штаты, чтобы помешать заключению союза четырех держав.
– Ах, вот оно что, - произнес Ришелье.
– А ваше высочество уверено в решении Генеральных штатов?
– Вот петиция дворянства. Кардинал отвечает за духовенство. Таким образом остается лишь армия.
– Армию я беру на себя, - сказал Лаваль.
– У меня есть пустые бланки, подписанные двадцатью двумя полковниками.
– Прежде всего я могу поручиться за свой полк, - сказал Ришелье, - а поскольку он стоит в Байонне, он может оказать нам большие услуги.
– Да, - подхватил де Селламаре, - мы на него рассчитываем. Но я слышал, что его хотят перевести в другое место.
– Серьезно?
– Совершенно серьезно. Вы сами понимаете, герцог, что мы не можем этого допустить.
– Еще бы! Я немедленно приму меры. Дайте мне бумагу и чернила… Я напишу герцогу де Бервику. Никому не покажется странным, что теперь, накануне ожидаемого выступления, я ходатайствую перед ним о милости не быть удаленным от театра военных действий.
Герцогиня дю Мен поторопилась собственноручно подать Ришелье перо и бумагу.
Герцог поблагодарил ее поклоном, взял перо и, не отрываясь, написал письмо, которое мы здесь приводим, не меняя в нем ни единого слова:
«Герцогу де Бервику, пэру и маршалу Франции.
Сударь, мой полк может быть брошен в дело одним из первых и должен заняться своей экипировкой, которую не сможет закончить, если ему придется перейти в другое место.
Имею честь Вас умолять, сударь, оставить полк в Байонне до начала мая, когда экипировка закончится, и прошу Вас при сем принять мои уверения в полном уважении и считать меня, сударь, Вашим покорным слугой.
Герцог де Ришелье».
– Простите, сударыня, - сказал герцог, протягивая письмо госпоже дю Мен.
– Благодаря этой мере предосторожности полк не двинется из Байонны.
Герцогиня взяла письмо, прочла его и передала своему соседу, который, в свою очередь, передал следующему, так что письмо быстро обошло стол. К счастью, герцог имел дело с людьми слишком знатными для того чтобы обращать внимание на такие пустяки, как орфографические ошибки. Только Малезье, который последним прочел письмо, не смог удержаться от легкой усмешки.
– А, господин поэт, - воскликнул Ришелье, догадавшись, в чем дело, - вы смеетесь надо мной. Видно, я имел несчастье оскорбить эту смешную недотрогу, именуемую орфографией. Но что поделаешь, я дворянин, и меня забыли обучить французскому языку, надеясь на то, что я смогу за тысячу пятьсот ливров в год нанять лакея, который будет вместо меня писать письма и сочинять стихи. Так оно и получилось. Однако это мне не помешает, дорогой Малезье, стать членом Академии не только раньше вас, но и раньше Вольтера.