Шевалье д'Арманталь

Дюма-отец Александр

–  Однако, с вашего разрешения, ваше высочество, - сказал Лаваль, - я вас задержу еще на одну минуту, чтобы поведать вам о затруднительном положении, в которое я попал.

–  Говорите, граф, - сказала герцогиня.
– О чем идет речь?

–  Речь идет о наших запросах, протестах, декларациях… Как вы знаете, мы решили, что дадим напечатать все эти документы рабочим, которые не умеют читать.

–  И что же?

–  Так вот, я купил печатный станок и установил его в подвале дома за Валь-де-Грас. Я нанял нужных нам рабочих, и до сих пор все обстояло благополучно, как вы, ваше высочество, имели случай убедиться. Но то ли шум печатного станка

навел жителей дома на мысль, что наши рабочие - фальшивомонетчики, то ли еще что-то произошло, но, так или иначе, вчера в дом явилась полиция. К счастью, успели остановить работу и задвинуть кроватью люк, ведущий в подвал, так что ищейки Вуайе д'Аржансона ничего не увидели. Но так как их посещение может повториться и кончиться не столь благополучно, я тотчас же после ухода полиции уволил рабочих, велел закопать станок, а все оттиски приказал отнести к себе домой.

–  И правильно сделали, граф!
– воскликнул кардинал де Полиньяк.

–  Да, но как же нам теперь быть?
– спросила герцогиня дю Мен.

–  Установите станок у меня, - предложил маркиз де Помпадур.

–  Или у меня, - сказал де Валеф.

–  Нет, нет, - возразил Малезье, - печатный станок - вещь слишком опасная, среди рабочих может оказаться шпион, и тогда все погибнет. К тому же нам не так много осталось печатать.

–  Да, - подтвердил Лаваль, - главное уже сделано.

–  Так вот, - продолжал Малезье, - по моему мнению, нам следует попросту обратиться к умелому, скромному и надежному писцу, который за хорошую плату будет держать язык за зубами.

–  О, это было бы куда более надежно!
– воскликнул кардинал де Полиньяк.

–  Да, но где найти такого человека?
– спросил принц де Селламаре.
– Вы сами понимаете, что для дела подобной важности опасно взять первого встречного.

–  Если бы я осмелился… - проговорил вдруг аббат Бриго.

–  Осмельтесь, аббат, осмельтесь, - сказала герцогиня.

–  Я бы сказал, что у меня есть подходящий человек.

–  Разве я не говорил, что аббат неоценим!
– воскликнул маркиз де Помпадур.

–  Но это действительно то, что нам нужно?
– осведомился кардинал де Полиньяк.

–  Ваше преосвященство, он точно создан специально для нас. Это настоящая машина для письма, которая будет писать все, что надо, не читая при этом.

–  К тому же для пущей предосторожности мы можем самые важные документы писать по-испански, поскольку они предназначаются его католическому величеству. Это нам даст двойное преимущество: текст бумаг останется непонятен переписчику, и это послужит нам предлогом платить ему дороже, причем он даже не будет подозревать о важности этих бумаг.

–  В таком случае, принц, я буду иметь честь вам его прислать.

–  Нет, нет, - сказал де Селламаре, - этот человек не должен переступать порога испанского посольства. Все должно делаться через посредников.

–  Хорошо, хорошо, мы все это уладим, - сказала герцогиня дю Мен.
– Главное, что мы нашли переписчика. Вы за него отвечаете, Бриго?

–  Да, сударыня, отвечаю.

–  Больше мне ничего не надо. Теперь мы можем разойтись… Господин д'Арманталь, дайте мне, пожалуйста, руку.

Шевалье поспешил исполнить приказ герцогини, которая, не имея до сих пор возможности уделить ему больше внимания, чем другим, воспользовалась представившимся случаем, чтобы выразить шевалье признательность за мужество, проявленное им на улице Добрых Ребят, и за находчивость, обнаруженную им при выполнении своей миссии в Бретани.

Выйдя

из павильона Авроры, посланцы Гренландии, превратившиеся вновь в обычных гостей замка Со, увидели лодку, украшенную французским и испанским флагами, которая их ждала, чтобы перевезти на берег, поскольку моста уже не было. Герцогиня дю Мен первой села в лодку и усадила рядом с собой д'Арманталя, предоставив Малезье беседовать с Селламаре и Ришелье. Послышались звуки музыки, и лодка поплыла к берегу.

Как говорила герцогиня, на берегу их ждала фея Ночи, одетая в длинное платье из черного газа, расшитое золотыми звездами. Ее окружали двенадцать пажей, изображающие двенадцать часов. Как только лодка подплыла достаточно близко к берегу, фея и Часы запели кантату. Кантата начиналась с короткого хорового вступления, за ним шла ария, которую пропела фея Ночи, потом вновь вступил хор. Кантата отличалась таким высоким вкусом, а исполнение ее было столь безупречно, что все гости обернулись к Малезье, бессменному распорядителю всех праздничных увеселений, и поздравили его с успехом этого дивертисмента. Лишь один д'Арманталь вздрогнул при первых звуках арии Ночи, ибо голос певицы был настолько схож с другим голосом, ему знакомым и дорогим, что, как ни невероятно было предположить присутствие Батильды на празднике в парке Со, шевалье невольно вскочил на ноги, чтобы разглядеть фею, которая вызывала в его душе такое волнение.

Но, несмотря на то что Ночь окружали факелы, пылавшие в руках Часов, д'Арманталь не мог разглядеть ее лица, ибо оно было скрыто под плотной вуалью из черного газа. Однако в ее голосе, чистом, звонком и мелодичном, шевалье узнал ту свободную манеру исполнения, то мастерство кантилены, которые так поразили его в день, когда он впервые услышал пение девушки с улицы Утраченного Времени. И каждый звук этого голоса, доносившегося до д'Арманталя все более явственно, по мере того как лодка приближалась к берегу, проникал в его сердце и заставлял юношу дрожать с головы до ног. Наконец лодка причалила к берегу.

Ария кончилась, вступил хор. Д'Арманталь продолжал стоять в лодке, всецело поглощенный своими мыслями, и в памяти его продолжал звучать только что умолкнувший голос.

–  Должно быть, господин д'Арманталь, вы очень чувствительны к чарам музыки, раз вы забыли, что вы мой кавалер.

–  О, простите, простите, сударыня, - воскликнул шевалье, ловко выпрыгнув из лодки на берег и протягивая руку герцогине, - но мне показалось, что я узнал этот голос, и, признаюсь, он вызвал во мне волнующие воспоминания!

–  Это лишь доказывает, мой дорогой шевалье, что вы завсегдатай Оперы и что вы по достоинству оценили талант мадемуазель Бюри.

–  Как, разве это пела мадемуазель Бюри?
– с удивлением спросил д'Арманталь.

–  Собственной персоной, сударь. И если вы не верите мне, - сказала герцогиня тоном, в котором сквозила легкая досада, - разрешите мне взять себе в кавалеры Лаваля или Помпадура, а сами можете пойти и убедиться в правоте моих слов.

–  Ваше высочество!
– воскликнул д'Арманталь, почтительно удерживая руку герцогини.
– Надеюсь, волшебство, которое окружает нас здесь, в этом саду Армиды, извинит мое минутное умопомрачение!