Шевалье д'Арманталь
Шрифт:
– Ну и что же?
– А вот вам еще один список.
– И Дюбуа подал герцогу другой документ - «Протест дворянства».
– Что ж, монсеньер, продолжайте составлять списки, продолжайте, не вы один этим занимаетесь. Вот, например, принц де Селламаре тоже составляет свои списки:
«Подписи следуют без различия титулов и рангов: де Вье-Пон, де Ла Пайетри, де Бофремон, де Латур-дю-Пен, де Монтобан, Луи де Комон, Клод де Полиньяк, Шарль де Лаваль, Антуан де Кастеллю, Арман де Ришелье».
– И где ты, хитрый черт, все это добыл?
– Терпение, монсеньер, это только начало. Извольте взглянуть сюда.
«План заговора. Завладеть пограничными постами близ Пиренеев. Привлечь на свою сторону гарнизон в Байонне».
– Сдать наши города, вручить испанскому королю ключи от Франции! Кто хочет это сделать, Дюбуа?
– Терпение, монсеньер, у меня припасено для вас кое-что почище. Вот извольте: письмо, написанное собственной рукой его величества Филиппа Пятого.
– «Королю Франции…» Но ведь это всего лишь копии, - сказал регент.
– Я вам сейчас скажу, у кого находятся оригиналы.
– А ну-ка, дорогой аббат, посмотрим, что это такое:
«С тех пор как волею Провидения я оказался на испанском престоле… и т. д. и т. д. Как встретят ваши верноподданные договор, направленный против меня… и т. д. и т. д. Прошу ваше величество созвать Генеральные штаты королевства».
– От чьего имени созвать Генеральные штаты?
– Вы же видите, монсеньер, от имени Филиппа Пятого.
– Филипп Пятый, - король Испании, а не Франции. Пусть он занимается своими делами. Я уже однажды перешел через Пиренеи, чтобы вернуть ему престол. Что ж, я могу еще раз проделать этот путь, чтобы свергнуть его с престола.
– Об этом мы еще успеем потолковать. Я не отвергаю этот план. Но сейчас прошу вас, монсеньер, прочтите пятый документ, как вы сможете убедиться, не менее важный, чем все остальные.
И Дюбуа протянул регенту еще одну бумагу, которую герцог Орлеанский развернул с таким нетерпением, что порвал ее.
– Ах, черт возьми!
– пробормотал регент.
– Неважно, монсеньер: сложите куски и читайте. Регент сложил оба куска разорванного документа и прочел.
– «Дорогие и любимые!..» Да, дело ясное! Речь идет, ни больше ни меньше, как о том, чтобы меня низвергнуть. Эти документы заговорщики, вероятно, собирались передать королю?
– Да, монсеньер, завтра.
– Кто должен был это сделать?
– Маршал.
– Вильруа?
– Он самый.
– Как же он мог решиться на такой шаг?
– Это не он решился, а его жена.
– Еще одна проделка Ришелье.
– Вы угадали, ваше высочество.
– Откуда у тебя все эти бумаги?
– От одного бедняги-писца, которому поручили снять с них копии, потому что после налета полиции Лавалю пришлось приостановить работу в своей подпольной типографии.
– И этот переписчик был непосредственно связан с де Селламаре?.. Какие глупцы!
– Отнюдь нет, монсеньер, отнюдь нет. Все меры предосторожности были приняты. Писец имел дело лишь с принцем де Листнэ.
– Принц де Листнэ? Это еще что за птица?
– Он живет на улице Бак, дом сто десять.
– Я такого не знаю.
– Ошибаетесь, монсеньер, вы его знаете.
– Где же я мог его видеть?
– В вашей прихожей, монсеньер.
– Значит, этот мнимый принц де Листнэ…
– .. не кто иной, как долговязый прохвост Давранш, лакей герцогини дю Мен.
– О, я был бы удивлен, если бы эта злая оса не оказалась замешанной в заговоре.
– Она его душа! И если вы, монсеньер, пожелаете на сей раз расправиться с ней и со всей ее шайкой, то имейте в виду, что все они в наших руках.
– Займемся прежде более срочным делом.
– Да, Нам надо решить, что делать с Вильруа. Готовы ли вы, монсеньер, к решительным действиям?
– Вполне. Пока он изображал из себя оперного героя и только размахивал руками, мы его терпели. Пока он ограничивался клеветой и дерзкими выходками, мы ему прощали. Но теперь, когда речь идет о судьбе королевства, нет, уж извините, господин маршал! Вы и так нанесли Франции достаточный урон как бездарный военачальник, чтобы мы могли позволить вам наносить вред стране вашей жалкой политикой!
– Итак, - сказал Дюбуа, - на этот раз мы арестуем его.
– Да, но с известными предосторожностями: его необходимо застигнуть на месте преступления.
– Ну, это нетрудно. Он ведь ежедневно приходит в восемь утра к королю.
– Да, - подтвердил регент.
– Так вот, вам следует, монсеньер, явиться завтра ровно в половине восьмого в Версаль.
– А потом?
– Вы зайдете к его величеству раньше маршала.
– И там в присутствии короля я обвиню его…
– Нет, нет, монсеньер. Надо…
В этот момент в дверях кабинета появился лакей.
– Молчи, - предупредил регент Дюбуа и, повернувшись к лакею, спросил: - Что тебе надо?
– Вас желает видеть герцог де Сен-Симон.
– Спроси, важное ли у него дело.
Лакей обернулся к герцогу де Сен-Симону, стоящему в приемной, и, обменявшись с ним несколькими словами, сказал регенту:
– У герцога к вам дело чрезвычайной важности.
– Тогда пусть войдет. Вошел Сен-Симон.
– Простите, герцог, - сказал регент, - я сейчас закончу разговор с Дюбуа и через пять минут буду в вашем распоряжении.
Герцог Орлеанский и Дюбуа отошли в угол кабинета. Минут пять они о чем-то шептались, а затем Дюбуа откланялся.
– Сегодняшний ужин у герцога отменяется, - сказал он лакею, выходя из кабинета.
– Предупредите приглашенных. Господин регент болен.
– Это правда, монсеньер?
– спросил Сен-Симон с неподдельным волнением, ибо герцог, весьма немногих даривший своей дружбой, выказывал то ли из расчета, то ли по душевной склонности большую симпатию к регенту.
– Нет, дорогой герцог, - ответил Филипп, - во всяком случае, не настолько, чтобы следовало беспокоиться. Но Ширак утверждает, что если я не переменю образ жизни, то умру от апоплексического удара. Вот я и решил угомониться.