Шипучка для Сухого
Шрифт:
— Нет. Тебе все равно никого не привезут.
Я содрогаюсь внутренне от смысла этой фразы, но не делаю глупости. Не переспрашиваю.
Мне это тоже не надо знать.
Потом Игнат как-то быстро прощается, хотя я вежливо приглашаю его на чай. Он кидает взгляд на
Олега, улыбается и выходит за дверь.
Я закрываю замок, выдыхаю, не торопясь поворачиваться.
Он стоит в дверях гостиной, а ощущение, что вот тут, рядом, за моей спиной. Это настолько осязаемо, что я боюсь шевельнуться.
Вдруг,
В воздухе, с уходом Игната, появляется острота натянутой струны, только тронь — и зазвенит.
Или лопнет.
Когда я нахожу в себе силы развернуться и посмотреть в сторону Олега, проем двери гостиной уже пуст.
Он ушел тихо, а я и не заметила, напуганная своими переживаниями и эмоциями.
Из гостиной доносится щелчок зажигалки, затем запах сигаретного дыма.
У нас в доме раньше курил только дед. Поэтому я чувствую табак очень ярко и остро.
Захожу в комнату, встаю у входа, нерешительно сжимая пальцы.
Олег сидит за столом, курит. Приспособил для пепельницы одно из фарфоровых блюдец из бабушкиного сервиза, который всегда стоит у нас на столе. У меня. Теперь, только у меня.
— Олег… — я понимаю, что должна, наверно, что-то сказать, как-то поблагодарить… Но что сказать и как благодарить, в голову не приходит. Поэтому я произношу самое банальное, — может, чай?
— Было бы неплохо, Шипучка, — он смотрит на меня, немного прищурившись, и очень в этот момент напоминает себя прежнего, того, что был на кладбище, а потом в машине, когда до дома вез. Опасного, хищного зверя. С ним хочется быть осторожней. Не делать резких движений, не говорить лишних слов.
— Ххх… Хорошо… — я торопливо отступаю назад, уберегаясь от этого взгляда, — я … Сейчас.
Иду на кухню, наливаю чайник, ставлю на плиту. Открываю холодильник, прикидывая, что можно было бы предложить к чаю.
И опять не слышу — чувствую его за своей спиной. Замираю, зацепившись пальцами за дверцу холодильника, сердце бьется так сильно, так больно.
Мне не страшно, нет.
Я в ужасе.
Я не понимаю, что со мной происходит.
Я его боюсь, конечно, боюсь. Хотя, вроде бы, и нечего бояться. Он только добро для меня делает.
Цветы, вон, принес… От смерти спас… Он меня не обидит же? Нет?
Но вот все равно, тело дрожит. И зубы начинают постукивать. А потом я понимаю, что тело-то дрожит не от страха… А от чего? Чего мне надо? И ему?
Все вопросы исчезают из головы, находят свои ответы, когда он ко мне прикасается.
Легко, чтоб не причинить боли, приживает к себе спиной, кладет большую ладонь на живот. Я смотрю на крупные длинные пальцы. На двух из них наколки. Странное что-то, с короной.
Зачем я это все сейчас замечаю? Разве это имеет смысл?
Имеет смысл только его тело, полностью прижатое ко мне, его дыхание, тяжелое и ровное, его руки — одна на моем животе, дарит тепло, снимает боль, вторая — закрывает дверь холодильника и так и остается перед моими глазами, упираясь в белый металл.
Он наклоняется к шее, втягивает мой запах. Как зверь, самку обнюхивает. Дышит, так жарко, так шумно, у меня от одного его дыхания, кажется, в голове мутится. Ноги слабеют, и хорошо даже, что он меня держит, упаду ведь, дурочка слабая, прямо к его ногам.
Это какое-то наваждение, бред, я, наверно, должна, сопротивляться, да? Я же не могу допустить… Я же его не знаю совсем… Он страшный… Он чужой… Он так пахнет… Что он… Что он делает?
— Что ты делаешь? — ничего глупее и не спросишь в этот момент, но это единственное, что в голову приходит.
— Прости, Шипучка, — Олег шепчет, а потом опять прижимается губами к шее, заставляя пол под моими ногами качаться, как палубу на корабле, — прости… Я не могу просто… Прости…
11. Сейчас
— Игнат Вадимович, она пришла в себя!
Если это про меня, то вот зря…
Я лежу, тупо таращась в потолок, изучаю плафон лампы. Дорогой. Не особенно похоже, что я в больнице.
В голове тишина. И это хорошо.
Как они узнали, что я пришла в себя? На какой-то аппаратуре отражается, что ли?
Я поднимаю руку, морщась от слабости. Так и есть, подключена к аппарату.
Раздается писк, усиливающийся по мере того, как я выше и выше задираю ладонь.
— Ольга Викторовна, пока не стоит, отдохните, — знакомый голос.
Поворачиваю голову.
Игнат. Мало изменился с того времени, когда встречались в последний раз.
Тогда я, помнится, устав от скорой и поймав даже какой-то нервный срыв, воспользовалась его предложением о работе и пришла посмотреть клинику.
Отличную частную клинику, в центре Питера.
Главный филиал. Я знала, что по всей стране разбросано еще очень много более мелких отделений.
Игнат правильно распорядился временем, деньгами и связями.
Я прошла по стерильным коридорам, пообщалась с вышколенным и вежливым персоналом. Заглянула в палаты.
И… Вернулась обратно, к себе на Ваську.
Навсегда закрыв вопрос с удобством и сменой деятельности. Потому что мое будущее здесь, в этой чудесной клинике, виделось настолько ясным, что тошнило.
И дело не в пациентах. Пациенты — они и есть пациенты. Богатые, бедные… Я была более чем уверена, что вряд ли кто начал бы разговаривать со мной как-то неправильно. Только не там.