Шипучка для Сухого
Шрифт:
— Ольк… Может, поженимся все же?
Я хочу улыбнуться ему.
И кивнуть.
Очень хочу.
Жаль, что не успеваю.
9. Примерно двадцать лет назад
Мне с тобою больно,
Мне с тобою страшно.
Оглянусь невольно –
Самолет бумажный
Носит ветер, носит,
Веет ветер, веет…
Кто любил — не бросит?
Правда? Не сумеет?
Ты поймаешь. Только
И скажу
Без тебя мне больно.
Без тебя мне страшно.
22. 07. 2020.
М. Зайцева.
Примерно двадцать лет назад.
На работе все же приходится взять несколько дней за свой счет. Конечно, оно так не делается у нас, особенно в самом начале работы на новом месте. Я понимаю, что вместо меня будут выходить коллеги, которые и так перегружены по самое не балуйся.
Но на скуле — синяк, разбита губа и дышать все еще тяжело, хотя, вроде, ребра не сломаны. Если пойду с таким в больницу, рискую нарваться на вопросы и милицию. А в милицию я не хочу. И не хочу думать, почему не хочу.
Олег со своим огромным другом, который только на первый взгляд кажется страшным, а, если присмотреться, то молодой улыбчивый парень примерно моих лет, такой большой-пребольшой олимпийский мишка, ничего не говорил больше про милицию. И не просил не ходить.
Я сама все.
Я не хочу думать, что они сделали с теми тварями, что напали на меня.
Но стоит вспомнить жуткий утробный вой и сбивчивый умоляющий голос: «Сухой, мы не знали, не знали, Сухой…», и становится так холодно, так мертво в груди.
Я уже сталкивалась со смертью. Родные, потом в больнице, где санитаркой работала. На скорой пока что не было. Но в любом случае, я медик, к таким вещам должна бы относиться… Ну, по крайней мере, нейтрально. Но не получается.
Я лежу, сжавшись в комок и закрыв глаза, на старом диване и стараюсь уснуть.
Олег уже ушел. Спрашивал несколько раз, не надо ли мне чего, потом отправил куда-то Васю — олимпийского мишку, походил по квартире. Попытался меня опять о чем-то спрашивать. Но я не могла отвечать. Так плохо было, все болело. И очень хотелось, чтоб ушел.
Вернулся Вася, повозился на кухне, потом они коротко о чем-то переговорили с Олегом, и опять хлопнула дверь.
Олег подошел ко мне, присел на корточки перед диваном:
— Ольк, точно врач не нужен? Давай я тебе знакомого подгоню, он вечером придет посмотрит?
— Нет, спасибо.
Чтобы разлепить губы, потребовалось усилие. И голос был такой ломкий, пустой.
— Я тогда сам вечером приду. Мне срочно по делам, никак не отменить… Но вечером я у тебя, да?
Я могла бы сказать, что нет. Мне было страшно рядом с ним почему-то. Но не сказала. Кивнула только.
И закрыла глаза. Олег посидел немного возле меня, а потом…
Я почувствовала, как он касается моего лица. Тихо-тихо. Очень осторожно. Отвел волосы, упавшие на
— Я приду вечером, Ольк, — прошептал он, — дверь захлопну, лежи.
Я не открыла глаз. И потом тоже так и лежала, в той же позе, не в силах пошевелиться, проваливаясь в какой-то дурацкий полусон-полуявь, выныривая из омута периодически, оглядываясь вокруг, словно поверить не могла, что все в реальности случилось.
Я прихожу в себя более-менее только к вечеру. Сажусь на диване, трогаю скулу. Больно. Иду в прихожую, к большому зеркалу, рассматриваю какое-то время себя.
Ну, синяка под глазом нет, и то хорошо. Правда, на скуле очень даже заметен, а я настолько была вымотана и испугана, что даже бодягу не приложила к пораженному месту. Надо сейчас хотя бы, пока не поздно. Губа распухла, тоже болит. И вообще, вид, конечно, жуткий. А через три дня на работу. Синяк не сойдет, придется «Балетом» мазать… Терпеть не могу это все…
Открываю старенький холодильник «Омск», чтоб взять бодягу, и замираю. Потом задумчиво разглядываю содержимое и усмехаюсь. Пожалуй, если бы у холодильника был голос, он бы точно сейчас задушенно хрипел от натуги, потому что на его долгой, очень долгой жизни никогда столько продуктов не встречалось. Веду пальцем по ярким упаковкам, которые только в рекламе и видела до этого.
Сейчас хорошо, это все есть в магазинах.
После девяносто восьмого, когда полки на короткое время пустели даже у нас, а в регионах, говорят, магазины и табачные ларьки буквально выносили, сейчас, конечно, изобилие. Но моя зарплата не позволяет покупать такое.
Ну, судя по всему, у Олега проблем с деньгами нет. Я, конечно, это сразу понимала, там одна машина чего стоит… Но все равно, разглядывая продукты и пытаясь подсчитать, сколько здесь моих фельдшерских зарплат, я осознаю, что все, наверно, еще лучше, чем я думала.
Для него.
Для меня-то хуже.
Если человек вот так, запросто, тратит такие баснословные деньги на продукты для малознакомого человека… Господи! О чем я думаю?
Этот человек вот так, запросто, уничтожил двоих людей из-за малознакомого человека!
Из-за меня!
И пусть эти люди и людьми-то не могли называться, но все же!
И явно он настроен теперь на благодарность!
Конечно! Это же так очевидно!
И он придет!
Скоро, очень скоро!
Я закрываю холодильник и бегу проверять дверь. Закрыта. Я какое-то время трачу на то, чтоб дрожащими пальцами накинуть цепочку, а потом прихожу в себя.
И так смешно становится.
Но смеяться больно. И на ногах стоять неожиданно сложно. Я сползаю прямо по двери вниз, сажусь на пол, пытаюсь дышать и сдерживать истерический хохот. Дура я, дура…