Шипучка для Сухого
Шрифт:
На скорой — только вперед. А вот там… Там прекрасно знали бы. Кто я, откуда, и кто за мной стоит незримой тенью двадцать без малого лет.
И именно это и бесило. Отвращало.
И к тому же не представляла я, как смогу спокойно работать с девяти до шести, а потом, моментально забыв про пациентов, идти домой… И что? И завтра — обратно на работу.
Тихая, размеренная, достойная жизнь уважаемого человека. Вот только уважение ко мне будет не как к доктору. А как к женщине Хельмута Троскена. Или, как его уже практически никто не называл,
И весь мой мирный, спокойный мир… Ну, это так себе радость.
В тот момент, выходя из клиники, я поняла, что просто не смогу здесь работать.
Так.
Тихо, размеренно.
Довольно.
На следующий день, реанимируя передознувшего наркомана, валяющегося на прожженном матрасе в окружении таких же, как он, веселых граждан, я вспоминала свой краткий поход в другую жизнь. И нет, не жалела, что отказалась.
Я выдыхаю, чувствуя странную слабость и легкую боль в боку.
Старуха. Да. Надо же, как неудачно…
— Ольга Викторовна, — Игнат смотрит на приборы, отсчитывающие мои показатели, качает головой, — отдохните пока. Я должен предупредить герра Троскена, что вы пришли в себя.
Вот так. Не Олега, не Сухого. Нет уже такого человека. Есть Троскен. Владелец заводов, газет, пароходов… И многого другого, о чем никто не знает. К их счастью.
— Зачем? — в горле сухо, поэтому звука не получается. Да и вопрос глупый. Не требующий ответа. Можно подумать, если б я попросила не сообщать Олегу про меня, кто-то бы послушался. Детский сад.
Я отворачиваюсь, смотрю в окно. Там зелень. Парк. Да, прямо в центре Питера. Пациенты этой клиники наслаждаются прекрасным видом. И это тоже имеет ценный терапевтический эффект. За него, я думаю, процентов сорок в итоговый чек накручивают.
Слышу шаги, становится тяжело дышать. Как и всегда, когда он рядом.
— Олька… — поворачиваю голову, упираюсь взглядом в привычно холодный взгляд. Он в костюме и галстуке. Выглядит так, словно пришел сюда с какого-нибудь серьезного совещания. Вполне вероятно, что так оно и есть. И только тени под глазами отдают отчаянием. Страхом. Болью. Всеми теми эмоциями, которые, как многие считают, Олегу не знакомы в принципе.
Как же они ошибаются!
— Олька… Бл***… - Он просто опускается на колени перед моей кроватью, сграбастывает ладонь, целует ее, замирает, дышит тяжело, кажется, будто задыхается даже. — Не делай так больше, а? Я же чуть не сдох…
Мне странно видеть страшного Сухого на коленях, ощущение, что брежу. Но, судя по офигевшим взглядам Игната и Васи, нет, все в реальности. И Олег передо мной на коленях.
Все, как я когда-то мечтала.
Бойтесь своих желаний.
Они всегда сбываются.
— Олег… — черт, голоса же нет! Но он слышит, поднимает голову. Смотрит на меня. И в его взгляде я вижу все то же, что и всегда. И как всегда, таю и умираю от этого. С ума схожу, буквально. Смотрю, смотрю… Не оторваться никак.
— Не говори ничего, а? — он оглядывается, и Вася тут же ставит стул рядом с койкой. Олег садится, придвигается максимально близко. Опять оглядывается. И Вася тут же убирает всех посторонних из палаты, и сам выходит.
— Вот какого хера ты… Черт… — он, как всегда, когда его действительно что-то сильно волнует, выводит из равновесия, вспоминает о своих корнях. И куда только девается немецкая аристократичность! Вот, например, сейчас передо мной Олег Сухой во всей красе. Главное, под стрелой не стоять… Хорошо, что это не ко мне.
— Слушай… — я пытаюсь опять что-то сказать, утешить, чтоб не волновался излишне, но проклятый голос… А я не уверена, что мне можно пить. Я не знаю характер ранения.
— Нет, это ты слушай. — Жестко перебивает он меня, — я был терпеливым. Я, сука, долго ждал! И вот дождался. Тебя порезала грязным ножом какая-то алкашка! Сука! Шипучка, ты хоть понимаешь, что я немного только крышей не поехал, а? Когда мне сообщили… Бл***…
Он останавливается, отчетливо скрипит зубами, пережидая приступ ярости. Я смотрю. Я его уже видела таким. И не раз. Удивительно, сколько всего было… И ничем хорошим обычно такие эмоции его не заканчивались.
— Олег… — о, голос! Наконец-то! Я вдохновляюсь, облизываю сухие губы.
Он смотрит. А потом резко наклоняется и вжимается голодным бешеным поцелуем. У меня сразу перехватывает дыхание. В голове, только прояснившейся, опять становится пусто и гулко. Я, не думая совершенно, поднимаю руку, чтоб обнять, притянуть еще ближе, но резкий писк останавливает. Олег сразу же отпускает меня, отшатывается, со страхом глядя на монитор.
Я без сил валюсь на подушки.
Входит Игнат, смотрит на монитор, качает головой, но ничего не говорит. Смотрит на Олега предупреждающе и покидает палату.
— Бл***… Прости меня, Ольк… Я озверел совсем. — Он выдыхает, понимая, что ничего критичного не сделал, откидывается на спинку стула, — меня эти сутки… Бл***…
Да уж, судя по тому, как много он матерится, Сухой точно на грани.
Я опять облизываю губы. Очень сильно хочется сохранить его вкус на себе подольше. Даже несмотря на полное опустошение и слабость, меня ведет. Господи, как в первый раз.
И плевать на рану, плевать на неудобный момент… Я очень хочу, чтоб опять поцеловал. Но мало ли, как запищит чертов монитор…
— Значит, так, Шипучка. — Олег, похоже, уже в норме, смотрит с напором. Как всегда, когда продавить хочет на то, что ему нужно. — У тебя потеря крови. Если б ниже чуть-чуть эта тварь саданула… — тут он опять замолкает, сжимает до белизны губы, после паузы продолжает, — я настаиваю, слышишь? Я настаиваю, чтоб ты прекратила весь этот цирк многолетний. И переехала ко мне. Не хочешь замуж, хер с тобой. Будем жить во грехе!
Несмотря на всю дурость ситуации, мне становится смешно. Жить во грехе… Да мы только этим и занимаемся столько лет!