Шишкин корень, или Нижегородская рапсодия
Шрифт:
– Он у тебя бочки делал?
– Угу. А еще лодку мог смастерить или мачту, дом своими руками поставить. Меня научил дерево любить и с инструментом обращаться. – Когда Гришка говорил про деда, глаза его озарялись теплым светом.
– Мой дед тоже деревья любил. Он лесничим был. Жалко, что я его почти не помню. А что у тебя в ящике? Столярные инструменты? – выпалил я вдруг, в моей любопытной голове уже давно вертелся этот вопрос.
– Да нет. Щетки, вакса, ветошь – все, что нужно для работы. Я обувных дел мастер, обувь чищу, – неохотно ответил мой новый знакомый.
– А, так вот почему у тебя руки такие
– Вакса, аглицкая, не отмывается… Я аглицкой только самым дорогим клиентам чищу, а для кого попроще сам делаю из гуталина, печной сажи, яйца и пива.
Гришка шагал размеренно и четко, с каким-то неподвижным величием, поворачиваясь ко мне всем корпусом. Я маршировал рядом, невольно выпрямляя спину.
Из Гришкиного рассказа я понял, что он единственный на Покровке чистильщик обуви и служит при сапожной мастерской, которую держит его дядька, в паре кварталов отсюда. Половину выручки плюс стоимость ваксы он отдает хозяину, что останется – его.
Меня осенило: скульптура чистильщика обуви есть в конце современной Покровки. Я ее гуглил. Правда, так и не понял, кого хотел изобразить автор: мальчика или женщину, – на этот счет единого мнения в интернете не было.
Сначала городовой, теперь чистильщик – занятно… Хотя Гришка не очень похож на бронзовую копию. Разве что такой же худой и остроносый. Ростом чуть повыше меня. Но с женщиной его точно не спутаешь. Голубые глаза, мысль в них так и снует. Брови мохнатые, выгоревшие, очень близко расположенные друг к дружке. Он как будто хмурится, размышляя. Высокие азиатские скулы, соломенные волосы, а подбородок волевой, с ямочкой, прямо как у Наполеона. Одет в ситцевую рубаху, смешные шаровары, грубые башмаки, начищенные до блеска. Да картуз заткнут за пояс штанов. Вот и весь Гришка.
Мы остановились у непримечательного двухэтажного здания с тремя арочными окнами посередине фасада и прямоугольным эркером 2 справа, в котором размещался вход. Вокруг витал головокружительный аромат колбасы.
Это же дом Костроминых, самое старое здание на Покровке, а в моем времени – Учебный театр! Я его без колонн и кафешек не сразу узнал.
На карнизе под окнами туда-сюда сновала пара голубей. В полуметре притаился лохматый серый кот – он нетерпеливо перебирал лапами, готовясь к прыжку.
2
Эркер – полукруглый, треугольный или многогранный остекленный выступ в стене здания.
– А что это ты руками размахивал, когда я с городовым разговаривал, знаки какие-то странные подавал? – спросил я.
– Эх ты, тульский пряник! Ободрал тебя будочник, четвертак заломил. Я тебе знаки подавал, чтобы ты торговался: с тебя и пятака довольно. А ты тоже хорош – хвалиться начал, что за день можешь двадцать пять целковых заработать! – Гришка раздосадованно махнул рукой.
– Да не хвалился я, просто уточнить хотел, для верности… – Слова Гришки меня задели. – А ты городовому тоже платишь?
– Не, я
– Информатор, что ли? – внутри у меня что-то щелкнуло.
Кот стремительно выпрыгнул вперед, но не удержался и повис на карнизе. Голуби синхронно вспорхнули.
– Ты чего нахохлился? Не боись, я своих не сдаю. У меня все по справедливости. Если человек надежный – не подведу.
– А откуда ты знаешь, надежный человек или нет? – Я постарался дружелюбно улыбнуться.
– А мы сейчас покалякаем, ты сам расскажешь, кто ты такой и стоит ли тебе доверять. – Гришка посмотрел на меня с прищуром. – Только без фантазий про цирковых, – я тебе не Петрович, вранье нутром чую.
Кот мягко приземлился четырьмя лапами на мостовую, ругательно мяукнул и скрылся за углом.
Мое голодное брюхо как-то сразу встрепенулось и начало издавать стенающие звуки. В голову, как назло, ничего не приходило. Может, сказать все как есть? Терять все равно нечего.
Гришка смотрел мне прямо в лицо. Вцепился, как репей, и сканировал меня спокойным взглядом.
– Расскажу, только пообещай, что никому не проболтаешься. – Я протянул ему руку.
– Вот те крест! – Гришка перекрестился, и мы скрепили наш уговор крепким рукопожатием.
Глава 4. Важен не обед, а привет
Гришка оперся спиной на кирпичную стену и внимательно слушал мою историю. Когда я закончил, он вытащил картуз из-за пояса и натянул на голову.
– Чем докажешь? – наконец спросил, выглянув из-под мятого козырька.
Я посмотрел на кроссовки и джинсы. Гришка тоже посмотрел на них и пожал плечами. Я пошарил по карманам. Эх, не забыл бы телефон, убедил бы Гришку на раз. А так придется попотеть. Посмотрел на свой старенький фитнес-браслет, – папа на день рождения подарил. Не эпл-вотч, конечно, но часы электронные – циферки сами перескакивают, пульс опять-таки посмотреть можно и шаги посчитать. Я продемонстрировал возможности браслета Гришке.
Он хмыкнул, спросил сквозь ухмылку:
– Аглицкие?
– Не, китайские.
Я вытащил из рюкзака учебники литературы и биологии, показал дату издания, картинки. Да и написано-то совсем по-другому, без лишних букв. Посеял сомнение, но не убедил. По глазам вижу.
– А какой сейчас год? – спохватился я.
– Одна тысяча восемьсот девяносто шестой. Тридцать первое августа, суббота.
– Ух ты, девяносто шестой! Год Всероссийской выставки!
Вытянул из рюкзака наушники, – штука занятная, но без телефона ни о чем. Достал пенал. О, шариковая ручка! Автоматическая. Таких в то время в России еще точно не было. Вынул тетрадь, почиркал.
– Авторучка шариковая. Хочешь, подарю?
Гришка заинтересовался. Тоже почиркал в тетради. Положил ручку в карман. Улыбнулся.
– Вона как… А я тебя сразу заприметил. Сначала подумал – цыганенок. Волосы темные кучерявые, зубы белые – аж глаза слепит, одежа какая-то несуразная, башмаки затейливые – нигде таких не видывал. Присмотрелся получше – взгляд у тебя бесхитростный, простой совсем, хоть глаз и карий, пушок на щеках и конопушки вокруг носа, как у девчонки, а сам какой-то потерянный, да еще со скрипочкой. Точно не цыган! По повадкам барчук вроде. Думаю: кто таков? – Гришка расхаживал туда-сюда, засунув руки в карманы.