Шишкин корень, или Нижегородская рапсодия
Шрифт:
– Ага.
– Слушай, а может, это не простое яблоко, а волшебное? – Он немного сконфузился на последнем слове. – Я вот подумал: может, его тебе бабуся подбросила, чтобы ты мог вернуться в свое время?
– А это мысль! Стоит только откусить, и я вернусь в то же время на то же место… – Я мысленно представил подворотню, ведущую к Покровке, трех преследующих меня широкоплечих «цепных псов» и резюмировал: – Нет, сейчас я его есть не буду.
– Правильно, – поддержал меня Гришка, – сначала надо разобраться, как оно работает, чтобы не перевести продукт зазря. Я еще вот что думаю:
Глава 5. Брильянтин на мою голову
После обеда мы отправились к Гришке – он решил меня переодеть, – потом на Покровку: там, как он выразился, в это время самый клев.
Оказалось, Гришка, как и я, жил на Звездинке. Я – на нечетной стороне улицы, в доме номер пять, многоэтажке с детской библиотекой прямо за домом чертежника, где когда-то работал Максим Горький, а если точнее, Алеша Пешков. Дом чертежника стоял на своем месте, а моего, естественно, еще и в помине не было. Гришка жил на другой стороне, ближе к пересечению Звездинки со Студеной. Его дом до нашего времени не сохранился, поэтому увидел я его впервые. Домик был маленький, бревенчатый, почерневший и слегка покосившийся.
Звездинка выглядела лысовато, хотя сквер уже был разбит. Тоненькие низкие деревья проглядывали сквозь опрятный забор из металлических решеток, ровные дорожки были посыпаны гравием. Вокруг сквера рядами стояли невысокие, не больше двух этажей, домики – деревянные, украшенные резными наличниками и замысловатыми узорами на крышах, кирпичные, крепкие и приземистые.
Гришка скрипнул калиткой и пропустил меня вперед. Махнув на пышный куст крыжовника у забора, коротко отчеканил: «Жди здесь» – и исчез. Я спрятался за куст.
Обозримая часть двора показалась мне неприбранной. Всюду валялась хозяйственная утварь, старая грязная обувь, вокруг деревянной бочки с водой бегали две тощие курицы, на кривом заборе сушился треснутый горшок, из-за угла дома выглядывали на удивление аккуратные грядки.
Внимательно рассмотреть двор я не успел. Зычный женский голос разрезал тишину: «Гришка, ирод окаянный! Чаво в шкапу забыл? Опять без дела шасташь – че те не работатца, дармоед?..»
Гришка выскочил из дома и, шмыгнув под куст, пристроился рядом со мной.
Прошипел в ухо:
– Пригни-ись…
Из дома выглянула рыхлая бесцветная женщина лет сорока с грязным полотенцем в руках, пошарила по двору рыбьими глазами и, не увидев беглеца, с грохотом захлопнула дверь.
Гришка, приложив палец к губам, кинул на траву одежду. Я переоделся в широкие штаны и свободную темно-синюю рубаху, подпоясал ее ремнем.
– На-ка вот! – Он с видом факира достал из-за спины и поставил передо мной пару прилично поношенных ботинок с круглыми носами и растрепанными шнурками.
Я почесал затылок. Если честно, надеть вместо любимых кроссовок пару старых башмаков – то еще удовольствие. К тому же в голове сразу зашевелились мамины поучения о негигиеничности ношения чужой обуви.
– Надевай, мне они уже все равно малы, не выкидывать же, – подбодрил меня Гришка. – Рубаху и штаны отдашь, когда на свои заработаешь, ботинки можешь оставить себе.
– Спасибо,
Пока я их шнуровал, Гришка достал из кармана облупленную жестянку, зачерпнул из нее пальцем прозрачную вонючую жижу, растер в ладонях и залез липкими руками в мою шевелюру.
Я отпрыгнул в сторону как ошпаренный:
– Дурень, ты чего? Совсем обалдел?
– Не боись, это ж брильянтин, для образу. Для себя делал, от сердца отрываю.
Разделив мои волосы на две части, он с довольной улыбкой пригладил их на висках. Жутко представить, что из этого вышло! Я взлохматил пятерней слипшуюся массу, достал из рюкзака расческу и зачесал волосы назад, без пробора.
– С пробором не пойду! – сурово отчеканил я и косо посмотрел на приятеля.
Тот надулся.
Мы тихо выскользнули на улицу.
– Строгая у тебя мать, – пробурчал я, чтобы развеять нависшую, как тяжелая туча, тишину.
– Это тетка Глашка, отцова сестра. Чтоб ей пусто было. Матушка у меня тихая, она в приюте на Ильинке нянькой работает, сегодня в ночь дежурит, – деловито ответил Гришка.
Глава 6. Скрипка – опасный инструмент
Через десять минут я при полном параде стоял на углу Покровской и Осыпной. Рядом на земле пылился Гришкин картуз с одиноко поблескивающей копеечкой: как выразился Гришка, «на развод».
Стоял я на месте той самой «веселой козы», мимо которой в современном Нижнем не проходит ни один турист. Мне всегда казалось, что ей совсем не до веселья: попробуй повеселись, когда каждый кому не лень усаживается на тебя верхом и хватает за бронзовые натертые рога. Сегодня я ей особенно сочувствовал. Даже ощущал себя немного рогатым: все вокруг так и пялились. Неудивительно: со скрипкой, бледный до синевы, – вся кровь в пятки ушла – и с прической, как у Дракулы.
Знал бы отец, что его сын будет стоять с протянутой рукой на улице, – наверное, сгорел бы со стыда. А может, и понял бы: папа всегда все понимал. Иногда даже неловко было: промолчу о чем-нибудь важном, а он посмотрит прямо в глаза и сразу все поймет. Махнет легонечко головой – мол, не дрейфь, прорвемся, – а мне глаза хочется спрятать, как будто украл что.
Я не играл на скрипке со дня смерти отца, ни разу даже в руки не брал. Не мог себя заставить. При одной мысли просыпался в животе демон и выворачивал нутро наизнанку. Хотелось бить и крушить все вокруг! И матери не мог объяснить, почему музыкалку бросил: она сразу плакать начинала, от чего совсем тошно становилось. Ну а сейчас, видно, не отвертеться…
Мысленно представив глаза отца и отогнав мысль о немытых руках – папа с детства учил меня бережно обращаться с инструментом, – я осторожно достал скрипку из футляра, настроил смычок, щипнул струны. Стараясь не смотреть в лицо зевакам, собирающимся вокруг, я начал с народных хитов и грянул «Ой, мороз, мороз».