Шкатулка
Шрифт:
Мать роняет трубку на рычаг, медленно сползает на кровать и заходится слезами. Её плечи вздрагивают, она несвязно что-то говорит сквозь слезы, но отчётливо слышится только одно: мама, мама... Внезапно раздаётся сильный удар, от которого меня буквально отбрасывает в сторону. Вначале я ничего не могу понять, но вернувшись взглядом в зеркало, вижу в нем только огромную зияющую, как молния, трещину и за ней своё искаженное лицо... Я резко закрываю крышку и молча отодвигаю от себя злосчастную шкатулку. Так вот откуда взялась эта трещина в стекле! Я ещё долго молчу, уставившись куда-то в одну точку, и слезы медленно скатываются у меня по щекам...
Никогда, никогда я больше я не открывал эту странную шкатулку. Хотя, стоит она на том же месте. До сих пор. Я не хочу больше читать её тайны и знать её секреты о близких мне людях.
Но когда-нибудь... когда-нибудь чья-то рука так же, как и я, в неведении откроет её крышку и так же, как и я, удивится, увидев разбитое зеркало.
И будет это обязательно в четверг.
Грабители
Все мы – грабители. Причем, эдакие тихушники - рецидивисты. Несмотря на то, что грабим в особо огромных размерах. А почему бы и не грабить, раз за это не сажают даже условно? Даже не ругают. Только иногда мучит неприятная отрыжка в виде
Практически ежедневно, так или иначе, мы общаемся с родными, близкими, любимыми нами людьми. По телефону, лично, с помощью SMS и прочих новодельных прибамбасов. Но как? Каким тоном мы общаемся с ними? Холодно, сдержанно, без эмоций и излишеств. Подспудно мы почему-то, принимаем проявление наших сокровенных чувств за слабость, стыдимся проявления эмоций, нежных улыбок, теплых слов, слез радости и счастья. Подменяем эти чувства мнимым хладнокровием, суровостью, сдержанностью и немногословием – чертами характера, подменяющими нас - естественных на бесчувственных кукол. А ведь самые настоящие, неподдельные наши чувства живут в нас постоянно, кипят в душе, пытаясь вырваться наружу, обласкать и обнять ими любимого человека, окутать его теплом слов, рожденных твоим горячим сердцем, пытаясь передать ему свои ощущения любви и счастья, как хорошо нам, когда он рядом! И ничего больше в жизни не нужно! Но, вместо этого мы двумя руками хватаем свою душу за горло и запихиваем ее со своими нежными и сокровенными чувствами поглубже, ближе к ж… животу. И так каждый день. Сдержанная улыбка, сухие шаблоны букв, выстроенных в рядовые слова, запрятанный в себя взгляд. И если бы только на виду у всех! Нет, наедине! С ним, самым любимым и неоценимым человеком, с тем, без кого твоя жизнь не имеет смысла, и жизнь без которого никогда нельзя будет назвать жизнью в полном смысле! А ведь все мы прекрасно знаем, что жизнь – одна и весьма коротка. И надеяться на загробную жизнь совсем не стоит – ведь господь Бог дал нам жизнь на Земле. И, видимо, знал, что делает. Сколько же в нас нерастраченной любви и нежности, которую мы тщательно копим в себе и ненужным грузом волочем в свою могилу. Ворох! А ведь от каждого нашего слова, поступка, улыбки и нежного взгляда твои любимые люди просто становятся счастливыми! И нужно-то всего – не закрываться на замок, быть самим собой, не глотать улыбку, боясь поперхнуться нежным словом. Разве ж мало на нашу душу приходится грубости, хамства, бескультурья и, как минимум, равнодушия, с которыми мы сталкиваемся ежедневно и, практически, ежеминутно? Так давайте же противопоставим этому улыбку, приятное слово, нежный взгляд. И, если бы мы хоть на толику, раз в день вместо тупого молчания спросили нежно: «Как дела, дорогая?» и не просто буркнуть после обеда «Спасибо», а, типа, «Какая же ты молодец! Ты у меня готовишь лучше всех! Это нереально вкусно!» Представляете? Ага! А если бы это сказали вам? Хотя бы раз в день? Как настроение? Конечно же, супер! Плечи распрямляются, настроение гармошкой! А ведь, сколько существует ласковых и нежных слов, поступков? А если просто обнять, прижать к груди и поцеловать? Да еще и сказать, что ты любишь и жить без него не можешь? Разве ж это не правда? Ну, так почему же мы ежедневно обманываем, не договариваем, стесняемся слов, которые могут быть восприняты не так? НЕОБЪЯСНИМО!
И почему, скажите мне на милость, только на смертном одре принято откровенничать? Не раньше. Ну, если, конечно, успеешь, и именно в эту минуты тебя будут окружать благодарные слушатели. Это прям обряд какой-то, обычай. Исповедоваться можно и нужно в процессе жизни, а не признаваться в чем-то в самом ее конце! И кому, скажите мне, нужны твои тухлые скелеты, вываленные грудой на обалдевших родственников - вынужденных слушателей? Оторопь берет, если подумать, что кому-то придется выслушивать твои греховные дела по жизни! Может, лучше, промолчать и не ранить близких? Пожалеть их, избавив от твоего предсмертного бреда? Не лучше ли нивелировать свои грешки в жизненном процессе? Моя мама всегда говорила две вещи по этому поводу. Ну, первое, разумеется, то, что врать нельзя ни в коем случае. И второе – то, что ложь ради спасения – не ложь. Я долго думал, как же, все-таки, мне ее правильно понять? Ведь, на самом деле, второе исключает первое? А поскольку, человек я, в основном, паталогически честный, я, все же, принял первую версию. Она показалась мне ближе как по духу, так и, по сути. Да и господни заповеди никто не отменял. Так-то оно так, но, как оказалось, в большинстве случаев моя сермяжная правда никому не нужна! Мало того, она не только раздражает моих близких, но и больно их ранит! Выходит, все же, легче и логичнее принять версию, что ложь вроде как бы и не ложь, если ты сам себя в этом убедил? Да и объяснять и оправдываться никому ничего не надо. Благодать! Вот я и решил, что нужно тщательно отфильтровывать информацию, посланную близким, дабы не портить им нервы, настроение и отношение к себе самому. Так что, не рассчитывайте на мою откровенность в последние минуты моего пребывания на бренной земле. Это ради вас же самих!
Как-то по инерции переключился на грустную тему. Так вот, продолжая начатую, совсем не хочу призывать вас жить с «душой нараспашку», эдаким простоватым дурачком с блуждающей тупой улыбкой на лице. Нет. Просто хочется, чтобы мы, любя и уважая тех людей, которые этого достойны, вели себя с ними соответственно. Почаще обнимались, целовались и говорили приятные слова. Не придуманные, от души. Кстати, можно даже перенять пример моих приятелей. Буквально пару дней назад я нашел их отношения несколько изменившимися и весьма любопытными. Дело в том, что, хоть и живут они дружно, но ругаются по мелочам каждую минуту. Как-то не зло, но громко и прилюдно. И тут, во время начала очередного короткого скандала, они вдруг встают и говорят друг другу: «Давай обнимемся!» Тут же быстро обнимаются, целуются и ссора уже позади. Ну, не важно, что в тот вечер они почти не отрывались друг от друга. Зато все мелкие ссоры не успели перерасти в нечто более сложное и длительное. А почему бы и нет? Главное – любить и уважать друг друга, относиться друг к другу с пониманием, терпением и любовью! Конечно, это не просто. Кто спорит? Зато действенно и благодарно. По-христиански и от души! Нужно, нужно хотя бы попытаться быть достойным человеком! Достойным любить и быть любимым! Ну что, попробуем?)))
Благо
И снова очередной перелет. Очередной аэропорт, очередной самолет, рой гудящей толпы, несущейся в разные стороны. Внешне очень сильно напоминает хаос, если только не взглянуть со стороны и удивиться, увидев себя любимого его неотъемлемой частичкой. Оказывается, у каждого есть свое направление, своя цель, а за масками лиц свой характер, мысли, чувства, короче, жизнь…
Усаживаюсь в кресло. Ты смотри, на сей раз место «А», у иллюминатора. С ногами, конечно, проблемы те же – по-прежнему, не влезают в положенное им пространство и настоятельно требуют бизнес-класс. Размечтались. Сидеть! На бизнес я для вас еще не заработал, так что, придется потерпеть несколько часов, скрючившись в экономе. Итак, до вылета считанные минуты, а соседние кресла еще не заняты. С дрожью в душе начинаю мечтать об одиночестве на своем ряду. Да нет, быть такого не может. В последний момент в проходе появится какая-нибудь потная красная тетя с огромными сумками и, с трудом протискивая свою жировую массу сквозь узкий проход самолета, с грохотом водрузится на соседнее кресло, обдав меня тяжелой волной горячего липкого пота, наполнив пространство вокруг себя плотным жирообразным желтоватым ореолом. Внимательно и с надеждой всматриваюсь во вход. Не та, не тот. Мужичок… Вот зараза! Прямиком ко мне. Фу, слава богу, на крайнее от меня место. Стюардесса прохрипела в микрофон что-то про двери. Значит, все, живем! Правой ноге повезло. Ну, вытягиваемся… Хорошо-то как! Вот теперь можно и вздремнуть. Глаза закрываются под усиливающийся гул турбин, сознание мутится, все уже как в тумане. Голос командира с информацией о высоте, длине и прочих достоинствах самолета и аэрофлота кажется уже еле различимой молитвой муллы в мечети.
Где я? Ааааа, ну да, в самолете. За окном ослепительное голубое небо и ватный ковер кучерявых облаков. Ба! Как же я не заметил? Справа от меня, забившись в угол кресла и поджав ножки, сидел сухой старичок. Ой, как неудобно! Я быстренько втянул в себя свои длинные кегли, дабы старичок смог сесть по-человечески. Однако, как мне показалось, он даже не обратил на это внимания и продолжал сидеть в той же позе, уставившись в одну точку, как неживой. Внешность деда была, мягко говоря, несколько необычной. Одет он был во все льняное, белое. Расписная у ворота рубаха-косоворотка, белые широкие льняные брюки, на ногах сандалии, видавшие виды. Сверху чистенький белый перемятый пиджачок. Но самое интересное было в его облике. Да нет, даже, правильнее было бы сказать, лике. Это действительно был ЛИК! Сухое, вытянутое лицо, немного крючковатый нос и ярко-голубые глаза! Такое впечатление, что именно с его лица писал свои незабвенные портреты Константин Васильев! Абсолютно белые, но тщательно расчесанные волосы и борода придавали ему вид какого-то небожителя, либо человека, обитающего где-то глубоко в чаще, нелюдимого старовера. Сосед с краю самозабвенно режется в какую-то стрелялку в планшете. Гул мотора монотонный и успокаивающий. Опять захотелось спать. В это время, как всегда, и как назло стюардессы, гремя старым страшным ящиком с едой, принялись раскидывать несъедобные булки с сыром несчастным пассажирам, издавая при этом кричащие звуки чаек: «Для вас! А для вас? А вот для вас!» Да и улыбки их были хищными, как у альбатросов перед атакой на рыбу. Все равно, разбудят своим гоготанием, - подумал я и принялся искать средство против сна. Игрушки надоели, рекламный журнал, затертый до дыр, я уже знал наизусть, читать «Коммерсант» - себе дороже. Я заерзал в кресле, пытаясь придумать достойное занятие до начала трапезы, но найти его не смог. В иллюминаторе по-прежнему, картина из облаков не менялась, вокруг не происходило ничего интересного, чтобы могло меня занять хотя бы на некоторое время. Я безнадежно и осторожно взглянул на старичка, в глубине души, рассчитывая на него, как на временного собеседника. Наверняка и говорить-то с ним не о чем! Если он, конечно, вообще говорить умеет. Старичок заерзал под моим взглядом и, как-то обиженно мельком взглянул на меня. На секунду мне показалось, что он прочел мои мысли, и мне стало жутко стыдно. Я как-то неуклюже смутился и, набравшись смелости, решил заговорить первый.
– Далеко летите?
– и тут же понял, какую глупость я спорол. Ну, конечно, туда же, куда и я! Хотя, может, и дальше…
– Дык туда ж, куда и ты, внучок, – голос старичка был добрым и вкрадчивым. Глаза смотрели как-то очень тепло и по-отечески.
– Аааа, ну да… - я точно попал в идиотское положение. – Я просто подумал, может, дальше, с пересадкой, - промямлил я и понял, что разговора, скорее всего, не состоится.
– А ты, значит, в отпуск? Али в командировку? – выручил меня старичок и мы, наконец-то разговорились. Как всегда, в полете, разговор был ни о чем. В основном, о жизни своей и своих близких, погоде, замучивших дождях и американских санкциях. Раскидали булки и невкусный чай с кончившимся лимоном, т.е., без него. Но, как известно, аппетит приходит во время еды, и мы накинулись на это несъедобное недоразумение, словно на кусок хорошего стейка, проглотив его, даже не почувствовав вкуса. Да, скорее всего, его и не было. Пока желудок делал тщетные попытки переварить деревянную булку, сон не шел. И, пока шла борьба в организме, мы, не сговариваясь, снова повернулись друг к другу для продолжения беседы. Дедок был, на удивление, грамотным и весьма прелюбопытным собеседником. Разговор медленно и незаметно для нас перешел в высшие жизненные сферы. Мы затронули тему благочестия, исполнения божественных заповедей и проч. Вопрос о вреде и пользе пищи, алкоголя и папирос оказался весьма актуальным.
– По-моему, человек в этой жизни должен испытать все. Ну, по крайней мер, к этому стремиться. – Я всегда был сторонником этой жизненной теории.
– Так-то оно так, - прокряхтел старик, - да вот только откуда ж тебе знать, где какая и чему мера? А вот, поди, ты есть способен без меры, али пить? Что ж с тобой станет через пару лет, коли меры не знать?
– Так надо меру знать во всем, - я попытался удержать позиции.
– А ты-то, ты-то сам всегда меры придерживаешься? В меру ешь, пьешь? Не объедаешься и не напиваешься? Ай, не лги! Вижу, вижу, всякое бывало!?
– Нуууу, бывало, конечно. По молодости. Сейчас, вроде, нет. Ну, по крайней мере, я стараюсь. А меру знаю точно!
– Меру-то знаешь, а сам-то ее не соблюдаешь?! – старичок заразительно и тихо расхохотался. – А живот-то откуда? Кашляешь вот. И это твоя мера?
– Ну, я, конечно, не идеален, но, если сравнить с некоторыми другими – вполне еще ничего!
– И ты-то сам в это веришь? Да брось ты, внучок! Небось, завидуешь мужикам без мамона, одышки и с мускулатурой?
Я заерзал в кресле. – Ну, есть немного. Так я нагоню. Какие мои годы?