Школа богатырей
Шрифт:
– Отец Варфоломей-то? Никак не угомонится?
Он уже гремел засовом, отворяя калитку в воротах. Любимка выдохнул. Ночные послушания настолько привычны, что его даже никто не спрашивает, что в свертке.
Проскользнул мимо Григория, нога уже касалась деревянного настила моста.
– Стой!
Любимка застыл.
– Осторожнее в болотах, – напутствовал его Григорий. – Мужики сказывают, собаки пропадать стали. Кабы не завелося какое чудо-юдо…
– Хорошо, – проговорил отрок.
– И это… – замялся страж. –
– Скажу, Гришка-Жердина! Обязательно скажу!
– Р-р-ра! Вертаться будешь, ух я тебя!
Не веря своему счастью, Любимка вприпрыжку бросился по мосту. Внизу тихо журчит Неглинная, сердце громко обстукивает ребра.
За мостом начинается местность за обширные пласты ряски и мха прозванная Моховым болотом. Меж кочек и холмов петляет дорога, которая ведет в стольный град Новгород.
Новгородский тракт один из самых оживленных. Даже малые дети в княжестве знают, что Новгород – это город хитроумных купцов и отважных мореходов. А Москва за последнее десятилетие стала важным перевалочным пунктом в транспортном пути между Востоком и Западом. По крайне мере так об этом говорит братец Иоанн, его приютский наставник. И Любимка ему, конечно же, верит. Потому что, во-первых, наставник очень умный и начитанный, а, во-вторых, у Любимки же есть глаза, он сам видит, как по тракту тянутся бесконечные вереницы телег, груженных товарами. Купеческие караваны разбавляют крестьянские подводы, везущие в столицу княжества снедь и пушнину. Среди общей толчеи яркими пятнами выделяются фургоны скоморохов, которые умудряются перешуметь даже нескончаемый гомон дороги. Звучат рожки, бренчат бубны, порыкивают медведи, кувыркаются акробаты.
Но все это происходит днем, в полночь дорога пуста. Караваны не успевшие засветло миновать ворота ночуют прямо под открытым небом. Любимка видел поодаль темные силуэты телег и фургонов, отблески углей догоревших костров.
Света звезд вполне хватает, чтобы разглядеть унылые просторы Моховых болот с чахлыми кривоствольными деревцами и оконцами темной воды. Над болотом плывут обрывки тумана, причудливо изгибаясь, наполняя пространство таинственной жизнью. В тишине громко звучат голоса лягушек.
Любимка вспомнил слова Гришки-жердины о пропавших собаках. Вот бы здорово, если это и правда чудище! Я бы его пымал и, такой, дядьке Ивашу предоставил. Дескать, вот вам, дядечка! Не ошиблись во мне!
На душу плеснуло чем-то едким. Захлестнула обида и злость. А калика Олег ошибся! Есть во мне сила богатырская! Не может не быть!
Пройдя по дороге с полуверсты Любимка остановился. До заброшенного терема отсюда рукой подать, хоть его и не видно в сумерках. Отрок свернул с хорошо наезженного, посыпанного щебнем тракта и осторожно ступил в высокую траву. Под ногами захлюпало. Болото около тракта осушили, но оно так и норовит вернуться.
Шел быстро, огибая оконца воды. Пару раз провалился по колено. Вода тут же пропитала онучи, противно хлюпала в лапте.
Потом дорогу преградили кусты. Ива, прозванная в народе козушкой, натыкана плотно, тянет свои колючие ветви. Листики шелестят, полощутся на ветру. "Не пройдеш-ш! Не сдюш-шишь!"
Продирался сквозь кусты долго и упорно. Когда уже совсем решил, что заплутал, вдруг выскочил на свободное пространство. Дом поджидал его в темноте, словно тать ночной. Провал окна оскалился беззубой пастью.
Любимка подкрался и заглянул. Внутри, словно две сестры, царствуют тишина и темнота. В голове ожили все страшилки, которые слышал о брошенном доме. Помнится, один менестрель пел про проклятый старый дом…
Враки! Мечи-калачи! Иваш специально выбрал такое место, чтобы проверить мою смелость. Любимка резко выдохнул и толкнул дверь.
Раздался ужасный скрип, в нос ударил влажный застоявшийся воздух, пропитанный плесенью. Любимка прислушался. Не похоже, чтобы здесь кто-нибудь был.
Неугомонное сердце начало набирать обороты. А вдруг сказки про деда правда? Он превратился в упыря, сидит сейчас в темноте, смотрит жадными глазами, тянется скрюченными пальцами…
Тьфу ты! Собственное сердце предать норовит. Угомонись, окаянное!
"Я не от страха – я жажду боя! – оправдывалось сердце, прыгая туда-сюда. – Иди сюда, монстр! Ужо я тебе!.."
Ешки-матрешки, ничего не видать. Надо зажечь огонь.
Ощупал ногой пол. Доски прогнили, угрожающе похрустывали. Зато здесь не так сыро, как на улице. Присел и осторожно прислонил сверток к стене. Уф, какое блаженство. По онемевшим мышцам словно огонь пустили.
Извлек из-за пазухи мешочек. Внутри небольшой масляный светильник и огниво.
Тук-тук-тук! Сноп искр упал на трут, обернутый вокруг фитиля. Занялся крохотный огонек. Любимка убрал огниво и поднял светильник.
Дрожащее пламя разогнало мрак по углам. Отрок поднялся и уткнулся в оскаленную морду с остекленевшими глазами.
– А-а-а-а!
Светильник выпал из ослабевших рук, свет мигнул и погас. Тьма злорадно прыгнула из углов, заполняя комнату.
Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Мечи-калачи! Страшно-то как! Любимка понял, что еще чуть-чуть и заскулит, как напуганный щенок.
Целую вечность ждал, когда оскаленная морда прыгнет на него из темноты, но все было тихо. Наконец, заставил себя присесть. Руки зашарили по доскам пола.
Пальцы влезли во что-то липкое и противное. "Фу, что это?" К счастью светильник оказался рядом.
Тук-тук-тук. Сноп искр, крохотный огонек. Сердце будто взбесилось, в голове жарко от страха.
Любимка вскинул светильник, теперь знал, куда смотреть.
На сей раз оскаленная морда выскочила из тьмы не так быстро. Да, она по-прежнему здесь. И, слава Богу, недвижима.