Школа министров
Шрифт:
— Что, если вашему производственному объединению специализироваться на выпуске хладостойких машин? — без околичностей начал Алтунин.
Скатерщиков убрал руки с груди, крепко положил их на стол. Глаза стали круглыми.
— Это еще зачем?
— Я пришел к выводу, что от темпов развития хозяйства восточных районов во многом зависит дальнейшее поступательное движение всей экономики страны. Согласен? Да, да, процесс усиления роли восточных районов в экономике идет беспрестанно. Это факт.
— Ну и что же?
— А то, что углубляется своеобразное разделение труда между Западной и Восточной экономическими зонами. Этому
— А разве я мешаю?
Он явно фиглярничал, прикидывался, что не понимает, чего от него хотят. Алтунину пришлось конкретизировать свою мысль:
— Ваше объединение должно работать на Восточную зону. Пойми: от такой малости, как ваши драглайны, экскаваторы и другие машины, в конечном итоге может зависеть достижение высоких уровней развития всего промышленного производства, решение проблемы энергоснабжения народного хозяйства в целом!
За последние годы Петр погрузнел, от лба к затылку потянулась лысинка — узкая и ровная, как взлетная полоса на аэродроме. Но глаза по-прежнему светились молодым синим огнем. Оказавшись во главе крупного производственного объединения, он обрел твердую уверенность в своей непоколебимости и даже почувствовал превосходство над Алтуниным, который променял кукушку на ястреба. У Скатерщикова появился новый девиз: прямой напорется, кривой пройдет. Употреблял его, правда, в шутку, но придерживался строго. Управляя огромным хозяйством, невольно приходится изворачиваться, маскируя своей гибкостью несовершенство экономических отношений с другими предприятиями. Алтунин с его всегдашней прямолинейностью неизбежно оказывается в сложных, почти трагических ситуациях. Нет в нем этой гибкости, нет. А деловому человеку она, ох, как требуется! Алтунину все перевернуть бы вверх дном, переворошить. А зачем? Ради чего?..
Раз Сергей в шутку спросил его:
— А если тебе главк дадут? Пойдешь? Не век же сидеть на объединении?
Скатерщиков почесал нос, усмехнулся.
— На кой ляд мне твой главк? С одной стороны, вроде бы хорошо: никакой материальной ответственности. Как министр без портфеля. Случаем, не знаешь, что это такое?
— Не знаю.
— Без портфеля — значит без денег. А я, Сергей Павлович, привык материально отвечать. Техническая политика и стратегия не по мне. Очень уж все это неуловимо, нематериально.
А теперь вот Скатерщиков вдруг почувствовал, что это «неуловимое и нематериальное» может принести ему массу беспокойств, ворох неприятностей.
— Мы должны думать об освоении Сибири, и притом твое объединение только выиграет, — продолжал Алтунин, пытаясь убедить Петра.
— Все понял, — угрюмо отозвался Скатерщиков. — Ты поздно спохватился. Поди, слыхал, что за годы Советской власти в освоение Сибири свыше двухсот миллиардов вбухано. И все мало! А ты решил единым махом, за счет моего объединения... Не выйдет! Лядов и Ступаков — люди разумные, не позволят тебе этого.
Он подпер кулаком щеку и с горькими нотками в голосе спросил:
— Когда уж тебе, Сергей Павлович, надоест впутывать меня в свои прожекты? Ведь как думалось: полез человек вверх — пусть себе занимается стратегией — авось меня оставит в покое. Ну что ты ко мне прилип? Возьми другое производственное объединение. Пусть оно хоть для Северного полюса, хоть для Сахары изготовляет машины! Видите ли, какому-то начальнику рудника не нравятся наши драглайны. Их рудник на хозрасчете и терпит
Он все более входил в раж, вынул блокнот, ручку. Почти кричал:
— Подсчитай, подсчитай, великий стратег, во сколько обойдется нашему объединению перестройка производства на алтунинский лад! Прикинь затраты по министерству в целом и сопоставь их с убытками министерства горнорудной промышленности из-за того, что остановилось десятка два наших драглайнов. Ты забываешь, Сергей Павлович, основную стратегию: у нас в стране существует единый машиностроительный комплекс. На том стоим-с. А тебе вздумалось создать несколько комплексов, разрушить то, что создавалось годами. Хочешь выделить Восточную зону в особую, а подсчитать не удосужился, во сколько это обойдется!
— Я убежден, — возразил Алтунин, — что в перспективе себестоимость продукции машиностроения Сибири будет ниже аналогичных производств в центральных районах.
— Ты убежден, а я не убежден. Это беспредметный спор. Я категорически против зонирования машиностроения. С Лядовым говорил на эту тему?
— Нет, не говорил.
Скатерщиков обрадовался, смахнул ладонью пот с лица.
— А ты посоветуйся, посоветуйся с ним, прежде чем вылезать на коллегию. Нет, Лядов не позволит морочить людям головы. Не позволит. Он подлинный экономист. Не тебе чета.
И, совершенно успокоившись, перешел на покровительственный тон:
— Много лет назад прочитал я в сборнике итальянских новелл про двух чудаков, которые поменялись душами: поэт и коммерсант. Так вот, помню: тогда очень хотелось поменяться с тобой душами, чтоб понять, что ты за человек. А теперь, представь себе, душами с тобой меняться ни за какие коврижки не согласился бы. Я тебя понял, и ты стал мне неинтересен.
— Что же ты понял?
— А то, что ты не умеешь нормально жить и работать. И другим не даешь. Ты отравлен своими же прожектами, болен гигантоманией и частенько забываешь, что осуществлять-то твои химеры приходится не столько тебе, сколько другим. Теперь вот надумал снова впрячь Скатерщикова в свою тележку: вези, коняга, — получишь горсть овса, а Сергей Алтунин в министры пробьется. Небось и сейчас все на тебя дивятся: нет и сорока, а он уже заместитель начальника главка. Молодец! Генератор идей!.. И Ступаков, вероятно, нахваливает, не понимая, что рано или поздно ты его спихнешь с должности и усядешься на согретое местечко. Нет, нет! Знаю: ни о чем подобном ты не мечтаешь! Ты честный, благородный. Но все произойдет как бы само собой. В силу внутренней логики событий... У тебя ведь всегда получается в силу внутренней логики. И тестя со свету сжил тоже в силу внутренней логики...
— Хочешь разозлить?
— Хочу, чтобы ты наконец оставил меня в покое и не втягивал в свои авантюры.
— Не кричи. Неприлично.
— С тобой нельзя иначе.
— Знаешь ведь: криком меня не проймешь. Кричи не кричи, а все твои соображения мелки, копеечны. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше для тебя. Я долго искал, как это называется, и, кажется, нашел: крупномасштабное мещанство новой формации.
— Ну и пусть. Все мещане, обыватели, один Алтунин шагает вровень с веком.