Школа на горке

Матвеева Людмила Григорьевна

Не забыть написать Лиле, как ему снился во сне сон. С ним иногда случалось такое еще до войны, в детстве. Снится, что ты проснулся, снится, как одеваешься. А потом выясняется, что лежишь и спишь. В детстве это с ним бывало. Интересно, а с Лилей тоже бывало? Наверное, да. Ему хочется, чтобы у них были похожие воспоминания и похожие сны.

Варвара Герасимовна когда-то сказала ему:

«Юра, не спи на ходу».

Смешными показались тогда эти слова. Разве может человек спать на ходу? Только в кровати, на белой подушке, пахнущей чистотой и ветром. Под легким теплым одеялом,

на которое надет прохладный полотняный пододеяльник. Раньше он никогда не задумывался над этим, ему было, в общем-то, все равно, какая у него подушка и какой пододеяльник. О чем тут было думать? Это разумелось само собой, как многое в жизни. Как мама и папа. Как дом и синяя скатерть со светлыми кисточками. Как длинный двор за окном, где играли в пряталки и салки, а однажды устроили ледовое побоище, и у Юры вместо щита была крышка от большой кастрюли. Как школа на горке, как Варвара Герасимовна, как Валентина рядом за партой. Жизнь, просто жизнь, все, что было в ней, все само собой разумелось.

— «Эх, махорочка, махорка! Породнились мы с тобой!»

Кончилась песня, все повеселели, подобрались. Вася Носов тихо сказал:

— Старшина знает, как поднять настроение.

— Разговорчики! Левой! Левой! Шире шаг! — командует старшина. А потом добавляет другим, не командирским голосом: — Вот сейчас вам будет тепло. Придем на станцию, там на путях есть такая вещь, очень даже согревающая. Ни один не озябнет.

На путях стояли открытые платформы, груженные торфом. Почти до самого вечера они разгружали торф. Сырые, тяжелые темные брикеты, похожие на увеличенные кирпичи, смерзлись на открытой платформе. Сколько их надо перекидать за этот день? Сто? Тысячу? Юре казалось, что миллион.

* * *

Анюта отдала поводок Борису и пошла домой.

У Муравьева в кармане оказалось смятое письмо Г.З.В., они сунули листок Сильве под нос. Она внимательно его понюхала, посмотрела на каждого из них своими умными, немного грустными глазами и вдруг рванулась вперед.

— След, Сильва, след! — сказал Валерка.

Натянув поводок, как струну, Сильва неслась вперед. Длинные уши трепыхались, она вытянула морду, как на охоте, маленький хвост был вытянут в одну линию со спиной. Борис, державший поводок, еле поспевал за Сильвой. А сзади бежали Муравьев, Костя, Катаюмова.

— Смотрите, как бежит, никуда не сворачивая, — говорила на бегу Катаюмова. — До чего умная собака эта Сильва, правда, Валера? Если она найдет Г.З.В., давайте купим ей конфет или печенья.

— Нельзя конфет, — на бегу сказал Борис. — Анюта не велела. У Сильвы и так диатез.

— Ладно, не будем, — сказал Костя. — Вперед, Сильва! Молодец, Сильва!

Вдруг навстречу им вышла пожилая женщина в клетчатых брюках. Она вела на бульвар черного пуделя, аккуратно подстриженного под льва: грива была расчесана, а на конце хвоста распушилась кисточка.

— Манюня! Рядом! Умоляю! — сказала дама, когда пудель стал вертеться и смотреть на Сильву.

— Не отвлекайся, Сильва! — сказал Борис.

Муравьев снова сунул ей листочек с лиловыми буквами, отпечатанными на машинке.

—

Сейчас понюхает еще раз и снова пойдет по следу, — сказал Муравьев. — Каждая собака знает, куда вести.

Сильва равнодушно посмотрела на письмо и рванулась за пуделем Манюней.

— Борис, держи крепче поводок! — крикнул Валерка.

Борис и так держал изо всех сил.

— Нюхай, Сильва, нюхай, — твердил Валерка. — След, Сильва, след!

Валерка хорошо помнил, как в кинофильмах вели себя проводники служебных собак.

Сильва еще раз задумчиво посмотрела на помятый листочек, грустным взглядом проводила Манюню и, поняв, что сегодня ей не отделаться от службы собаки-ищейки, вдруг опять с силой натянула поводок.

— Пошла! — крикнул Костя.

И все устремились вслед за Сильвой и Борисом.

— Я говорил! — в восторге крикнул Валерка. — Собака — это собака!

Сильва летела вперед. Она вся вытянулась снова, ноздри раздувались, они ловили все запахи. Человек не различает и сотой доли тех запахов, которые чует собака.

Было видно, что Сильва напряженно работает.

— Если не сбивать, точно приведет, — сказал Валерка.

— Это Валера придумал, — сказала Катаюмова и покосилась на Муравьева.

Даже на самом быстром бегу она не забывала наносить уколы Муравьеву.

Сильва тем временем вывела их на широкую улицу. Мчались машины, спешили люди. Столько разных запахов. Из двери кондитерской пахло ванилью. Из окна парикмахерской пахло одеколоном.

— Вперед, Сильва! Вперед, — тихо, но твердо говорил Борис.

И собака больше не останавливалась, она неслась вперед. До чего же умная собака! Борис всегда знал, что Сильва умная, но сегодня она и его удивляла.

Одно дело, когда собака носится по двору без всякой цели, и совсем другое дело, когда она понимает, чего от нее хотят люди, и несет свою верную службу. Она сегодня делает то, что человек сделать не в силах, хотя человек учится в школе, читает книги, смотрит разные передачи по телевизору.

Свернули в узкую улицу, замелькали черные деревья; забор стройки тянулся долго, потом длинный белый дом, светились окна.

Собака влетела в подъезд, кинулась вверх по лестнице.

— Лифт! Лифт! — закричала внизу Катаюмова.

Борис слышал ее крик, но бежал дальше, за Сильвой, все вверх.

— Какой тебе лифт! — отозвался запыхавшийся голос Муравьева. — Сильва лучше знает!

Сильва остановилась у двери и, высунув язык, стала смотреть на звонок. Как будто она хотела сказать Борису: «Позвони». Муравьев наконец догнал Бориса и собаку. За его спиной стояли Костя, Валерка, Катаюмова.

Муравьев не сразу заметил сгоряча, что дверь, перед которой они остановились, знакомая. И подъезд знакомый, и лестница знакомая. И звонок очень-очень знакомый. Муравьев молчал, Валерка тоже молчал. Молчала даже Катаюмова, хотя и она могла сказать кое-что по этому поводу...

— Ну, что же ты, Борис? Звони, — сказал Костя; от волнения его голос прерывался.

Борис еще раз оглянулся на всех и нажал кнопку. Звонок запел веселенькую мелодию.

Все напряженно ждали. За дверью послышались шаги.