Школа над морем (илл. В Цельмера)
Шрифт:
Это была тетрадка уже знакомого нам Олега Башмачного. Ему некогда было даже написать полностью свое имя, и на тетради стояло: «Оле Баш». В диктанте пестрели слова с пропущенными буквами, с обгрызенными концами — такие слова, как «велосипе» и «будильни». Было здесь и совсем уж какое-то непонятное слово: «чкурало». На этом-то «чкурале» споткнулся даже привыкший к подобным загадкам директор. Эх, жаль, что не он редактор пионерской стенгазеты! Сколько слов из Олегова диктанта можно было бы поместить там как самые занятные головоломки! Ясно, что Олег и в самом деле странствует в каких-то очень далеких краях. Он часто задумывается, и тогда его глаза становятся неподвижными и туманными, и уже каждому видно, что мальчик в эти минуты не здесь, а где-то далеко-далеко. Не раз уже Василий Васильевич подкарауливал Олега на переменах в школе. Не раз он говорил с ним тепло и дружески, не раз расспрашивал его, но Олег молчал. Он затаил что-то в своем сердце и молчал. Правда, бывали у Олега и другие дни. Тогда, казалось, сбрасывал он с себя свое раздумье и, превратившись в какого-то легендарного героя, как лев, бросался на своих товарищей. Тогда он первый- лез в драку и дрался без удержу, забывая о том, что он и где он. В эти дни у его товарищей вырастали на лбах шишки, зацветали под глазами синяки, а самого Башмачного звали к директору.
Остальные тетради немного успокоили Василия Васильевича. Он поставил восемь «отлично» и двенадцать «хорошо». И, если бы не «плохо» у Олега и у Галины Кукобы, Василий Васильевич почувствовал бы настоящее удовлетворение.
Покончив с тетрадями, Василий Васильевич решил отдохнуть за книжкой. Он только что раскрыл свою любимую астрономию, как звонок у входной двери оторвал его от книги. Он встал и открыл дверь.
В коридор ворвались двое школьников и пионервожатый Максим. Подстегиваемые холодным ветром и колючим снегом, они вбежали так быстро, как будто спасались от злой стаи волков. Ребята здорово промерзли и продрогли и, очутившись в теплом коридоре, прежде всего стали растирать закоченевшие от холода пальцы.
Вскоре все трое уже сидели в комнате и наперебой рассказывали Василию Васильевичу о замечательной мысли, родившейся в голове Сашка Чайки.
— Вы простите, что мы так поздно пришли к вам, — начал пионервожатый.
— Но, право же мы не могли. Нам непременно нужно было зайти, — перебил его Сашко.
— Потому что у Сашка — идея! Идея, Василий Васильевич! — спешил договорить шустрый Омелько Нагорный. — Мы решили организовать…
— ..еще один кружок. Разве не так? — усмехнулся директор и лукаво покосился на Омелька. — Только вот не знаю какой. Может, кружок по изучению лунных кратеров? Нет? Ну, тогда, наверное, кружок по отысканию египетской мумии на берегу Черного моря. Опять не угадал?
И, не выдержав своего подчеркнуто важного тона, Василий Васильевич весело рассмеялся. Он прекрасно знал этого неугомонного Омелька Нагорного: Всегда напевая какую-то новую песенку, пританцовывая (и почему-то принципиально на одной ноге), Омелько Нагорный был неугомонным заводилой и председателем всевозможных и самых необыкновенных кружков в классе.
Это он, например, организовал кружок «новых способов сдувания и усовершенствования шпаргалок» и как основатель этого кружка имел в свое время не совсем приятную беседу с директором, результатом которой была быстрая и бесславная смерть этого кружка.
Зато другой кружок, тоже организованный Омельком: «Тайная лига для борьбы с суевериями», существовал месяца два и погиб только благодаря стараниям секретаря лиги Яши Дерезы, поссорившегося с Омельком.
— Ну, выходит, не угадал?- смеялся Василий Васильевич.
— Не угадали! Не угадали! — засмеялись ребята.
— Литературный журнал — выкрикнул Сашко Чайка.
— О! Журнал! Прекрасно!- И глаза директора сразу стали серьезными и внимательными, Да, это уже не Омелькины выдумки! Это, конечно, Сашина мысль, Молодцы, ребята! Хорошо придумано!
И тут же все четверо стали обсуждать наперебой предполагаемые отделы, а также и направление будущего журнала,
Сашка настаивал на том, чтобы каждый номер журнала был непременно наполнен целиком стихами и рассказами, И главное, конечно, стихами!
— Ну, конечно! — смеялся пионервожатый, Не давайте Сашку обедать — ничего не скажет, а не дайте ему только бумаги и пера — умрет, непременно умрет, Слово даю — умрет!
— Только чтобы свои стихи! — сказал Омелько, — Чтоб не было так, как у Пушкина, А то скажут — сдул!
— Ну, у него не будет, как у Пушкина, снова вмешался пионервожатый, — У Пушкина все-таки лучше выходило, Правда, Сашка?
— А может, наметим еще и отдел астрономии?
– подал мысль Василий Васильевич. Ведь астрономия такая наука… такая наука!
Если бы на дворе не завывала буря, если бы это был не январь, а май, Василий Васильевич, наверное, сейчас же вытащил бы своих гостей на крыльцо. И обязательно на этом крыльце сейчас же появилась бы подзорная труба, и Василий Васильевич, наверное бы, уже попросил своих гостей посмотреть в эту трубу на луну и звезды, но в этот вечер директор мог только покачивать головой да разводить руками.
— Да, это наука! Такая наука!.. Несколькими словами о ней и не расскажешь!
Василий Васильевич был по-настоящему рад журналу. Он был уверен, что это дело увлечет ребят, увлечет оно и Омелька Нагорного и заставит его забыть хоть на время о всех его тайных лигах и необыкновенных кружках. Да, непременно необыкновенных! Работают же в школе и другие кружки, но разве Омелько признает их! Разве он станет участвовать в каком-нибудь кружке юных изобретателей или, чего недоставало, в самом обыкновенном драмкружке? Ему обязательно нужна «тайная лига», на меньшее он несогласен, и вот почему Василий Васильевич так рад новому журналу, как будто по-настоящему захватившему Омелька. Недаром Омелько тут же пообещал дать для первого номера интереснейшую научную статью, такую статью, каких еще и на свете не бывало! Но напрасно присутствующие старались узнать содержание этой статьи — мальчик решительно заявил, что это пока еще секрет.
— Опять тайна!
– покачал головой Василий Васильевич. — Ты, Нагорный, можешь, кажется, сделать тайну даже из своего старого башмака.
В одиннадцать часов проект журнала был наконец утвержден. Было решено разбить журнал на следующие отделы:
1) романы, повести, рассказы и стихи;
2) статьи на политические темы;
3) научные статьи;
4) пионерская жизнь;
5) жизнь шестого класса;
6) астрономия;
7) шарады, шашки и шахматы;
8) карикатуры.
В редакторы единогласно выдвинули кандидатуру Сашка Чайки: он поэт, сам пишет стихи, и лучшего редактора, разумеется, не найти.
В члены редколлегии выбрали Омелька Нагорного и заглаза — Яшу Дерезу, отличника и изобретателя.
Ребята разошлись, но пионервожатого директор задержал еще на несколько минут.
— Я хочу поговорить с вами о Гале Кукобе, — сказал он. — Что вы думаете о ней? Не кажется ли странным ее поведение за последние дни?
И, когда пионервожатый ответил, что ему тоже Галя казалась какой-то подавленной и вялой, Василий Васильевич, гремя стулом, подсел поближе к нему.