Шлиман. "Мечта о Трое"
Шрифт:
Около ста иностранцев собрались в указанном им месте. Более тридцати японских полицейских офицеров заботятся об их безопасности. Проходит целый час, пока появляется процессия.
Сначала идет множество носильщиков — на длинных бамбуковых коромыслах несут они поклажу участников поездки. За ними следует батальон солдат в белых и голубых чулках, в соломенных сандалиях и шляпах из бамбука. Офицеры, носящие за поясом в знак принадлежности к знати две сабли и веер, едут на лошадях, копыта которых не подкованы, а обуты в соломенные туфли. За ними опять группа носильщиков, потом верхом высшие офицеры в длинных белых одеждах с красными иероглифами на спине, потом два батальона всадников с пиками, два отряда артиллерии,
— Теперь вы можете, господин Шлиман, — говорит одни из иностранцев, — преисполниться гордости: вы лицезрели императора. Я давно нахожусь в стране и вижу его впервые. Более того, его ие видят даже подданные. Вам, конечно, известно, что и соглашения, заключенные в 1858 году, не очень-то продвинули нас вперед: Япония как была, так и остается страной, где враждебность к иноземцам сильнее, чем в любой другой стране. В 1862 году согласно договорам Эдо должен был быть открыт для международной торговли. Но по просьбе императора державы, подписавшие соглашение, решили отодвинуть этот срок на неопределенное время.
— Эдо вызывает у меня большое любопытство. Ходит слишком много противоречивых слухов, поскольку почти никто не осмеливается там побывать. Я намерен на следующей неделе посетить Эдо.
— Выбросьте это из головы, господин Шлиман, — расхохотавшись, отвечает собеседник. — Это совершенно невозможно. Эдо строго-настрого закрыт для иностранцев. Посещать его разрешено только послам держав, подписавших соглашения, и в отдельных случаях их гостям. Однако после всех этих ужасных покушений даже послы давно покинули Эдо и сидят тут, в Иокогаме. Только американский поверенный в делах, мистер Портман, пока еще выдерживает там.
— Вы не видите, что лежит там на дороге?
— Труп, — равнодушно отвечает собеседник. — Вероятно, это какой-нибудь крестьянин, который не знал, что здесь проследует император, и без всякого злого умысла хотел пересечь дорогу.
— Какая ужасная страна!
Сведущий человек уверял Шлимана, что ехать в Эдо нельзя. Все, кого он еще спрашивал, это подтверждали. Тем сильнее разгорается его любопытство. Шлиман пускает в ход все средства, чтобы добиться желаемого. Существует только одна возможность — поехать туда в качестве гостя американского поверенного в делах. Но они не знакомы. Однако для чего имеет он американское гражданство? Шлиман мобилизует всю иностранную колонию, чтобы получить приглашение.
Пока, чтобы не терять времени, он с несколькими англичанами совершает многодневную поездку по району, славящемуся производством шелка.
Когда путешественники возвращаются обратно, приглашение из Эдо уже получено. Шлиман тут же снопа пускается в путь. Его не могут остановить ни серьезные предупреждения европейцев, ни погода — грозы почти без перерыва следуют одна за другой.
В непромокаемом бумажном шлеме и накидке из промасленной бумаги взбирается он на лошадь и отправляется в путь, сопровождаемый пятью яцуни — конными полицейскими офицерами. Снова рядом со всадниками бегут шесть коноводов, обнаженные тела которых покрыты яркой татуировкой — изображениями богов, зверей и даже ландшафтов.
Под вечер они прибывают в Эдо. Появление иностранца вызывает здесь еще больший интерес, чем в городе у Великой Китайской стены. Приехавшего со всех сторон окружают любопытные. Когда всадники добираются до американского посольства, кажется,
— Если вы не будете покидать наших владений, то вам не о чем беспокоиться, — говорит мистер Портман и ведет гостя к тому, что называет своей крепостью. Два высоких палисада из бамбука и повсюду маленькие хижины, где находятся днем двести, а ночью более трехсот тяжело вооруженных яцуни, несущих сторожевую службу. — Мы каждый день меняем пароль. Итак, господин Шлиман, не покидайте наших владений, и вы будете почти в такой же безопасности, как в Калифорнии.
— Превосходно, — отвечает Шлиман, — но ведь я приехал сюда не для того, чтобы прогуливаться по вашему чудесному саду. Я хочу узнать Эдо.
Он не поддается на уговоры и, приняв ванну, сразу же в сопровождении своего эскорта снова едет в город.
Все последующие дни он проводит в постоянных разъездах. Он наблюдает будничную жизнь простого японца. Это интересует его куда больше, чем огромные состояния князей. Не без чувства зависти смотрит он на горы выставленных в лавках книг. Это или учебники, или священные книги Конфуция и Мэн-цзы. Они не только превосходно напечатаны, но, главное, столь поразительно дешевы, что купить их может любой бедняк. Какой контраст с Европой! Тут же рядом находятся лавки игрушек, бросается в глаза их обилие. Не знаешь, чему больше удивляться: их разнообразию, совершенству работы или низкой цене, — во всяком случае, и в том и в другом они оставляют далеко позади и Париж и Нюрнберг. Шлиман все покупает и покупает эти чудесные вещицы, чтобы послать их своим детям и детям знакомых.
Не раз путешественник со своим эскортом посещает один из больших храмов. Офицеры тесным кольцом окружают охраняемого ими человека, потому что каждый японец хочет его потрогать, хочет проверить, являются ли настоящими его странные волосы и что это за причудливой формы коралл висит на цепочке его часов. Но потом его оставляют в покое, и он может, никем не тревожимый, наблюдать за происходящими церемониями. Шлиман приходит к выводу, что религия для японцев — это прежде всего традиция, не имеющая глубоких корней. Ему кажется, что религия тесно переплетается и с развлечениями: нигде иет стольких тиров, балаганов и циркачей, как перед огромным Кваннонским храмом.
Однажды вечером Шлиман идет в Тайзибайя — крупнейший театр города, хотя сопровождающие офицеры и пытаются удержать его чуть ли не силой. Актеры доставляют ему большое удовольствие, они играют так выразительно, что он без труда схватывает смысл происходящего, хотя и не понимает ни слова.
Последний день он посвящает поездке на холм, чтобы оглядеть весь город целиком, еще раз заходит в Кваннонский храм, посещает кузницу и, наконец, первую попавшуюся по дороге школу.
Потом он опять сидит с мистером Портманом, недовольно качает головой, когда речь заходит о строгом сословном разделении народа, которое не лучше индийского кастового строя, и расспрашивает о численности населения Эдо.
— Я не перестаю удивляться, — говорит напоследок Портман, — что у вас ни разу не было даже самого безобидного столкновения с японцами.
— А почему оно должно было быть? Поверьте мне, ненависти, которая исходит только от одной стороны, не существует, ненависть всегда взаимна. Местные жители наверняка почувствовали, что я вовсе не воображаю, будто мы, европейцы, лучше их. Если бы нашей дипломатии не было присуще это высокомерие белого человека, то ей было бы куда легче, особенно здесь, в Японии. Что касается материальной культуры, то японцы нас даже превосходят, если мы учтем — а мы должны это сделать, дабы получить верную картину, — что они еще не знают машин. И в образовании они перегнали самые цивилизованные народы Европы. Я повсюду слышал, что здесь почти нет людей, которые не умели бы читать и писать. Это относится даже к женщинам.