Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях
Шрифт:
— Не освятивши воду? — спрашивает рыбак.
— Нет в том нужды.
Перепуганный рыбак почесал в затылке и медленно пошёл в деревню. Объявляет своим товарищам панскую волю; собравшись в круг, допоздна говорили про это, боясь, как бы не приключилось какого несчастья. Но раз приказано, надо исполнять.
На другой день приехали рыбаки на Глухое озеро и вышли с неводом на самую серёдку. Вокруг тёмный лес, густые ели и сосны гнулись под тяжестью снега, казалось, будто белые каменные стены окружают это место. Тут ветер летом никогда не колебал вод, а в зимнюю пору не кружил снег. День был хмурый, вокруг стояла тишина, рыбаки сняли шапки, прочли молитву, выбрали место, где пробивать полынью, и начали работать.
Расчистили прорубь и стали уже тянуть невод, как вдруг подо льдом послышались шуршание, шипение и какой-то дикий писк, будто там
— А осташи ловили когда-нибудь в этом озере?
— И предки не помнили, чтобы кто-нибудь ловил там рыбу.
— Тогда кто ж поселил туда злых духов?
— Пан знает органиста из Россон? Добрый и разумный человек, он часто рассказывает нам дивные вещи из святых книг, как Бог сотворил когда-то этот мир. Однажды был ярмарочный день, пригласил он нас к себе, сел с нами за стол. Выпили мы по рюмке водки, и в разговоре о том, о сём сказал он нам слова, исполненные правды, и я их не забуду. Сказал он так: «Велик грех Адама, что послушал он Еву, отведал яблоко с запретного древа. За это Бог проклял землю. Но ещё больше грех Каина, что убил брата своего». О! Как много развелось каинов, которые убивают своих братьев. В тех диких лесах у Глухого озера было много злодеев. Их туда собрал пан с разных концов света. Говорят, что были там люди из таких краёв, где будто бы ездят не на конях, а на собаках, и не было у них в сердце ни веры, ни Бога, ни любви к ближнему. Долго скрывались они возле этого озера, потому дьяволы и поселились там.
— Но и пан З. был человек негодный, натворил, сумасброд, бед из-за своей глупости. Однако паны крепко ответят перед Богом, ибо не имеют веры; надо было попросить попа освятить невод и воду в озере, и не было б того страха, и труды не оказались бы напрасными.
— Учат нас священники и добрые люди, но их слова — как об стенку горох, потому-то Бог и не благословляет, и времена всё горше.
— А в нашем озере Нещерде, — сказал я, прерывая его речи, — плодятся ли злые духи? Не попадался ли тебе в сети какой-нибудь из них?
— Что ты, панич, говоришь? Упаси нас Бог от этого. Я всегда, выходя из дому и перед тем, как начать работу, крещусь и читаю молитву, так нас учили наши паны иезуиты. А к тому ж на нашем озере, хоть кое-где осташи и ловили, и с помощью злого духа немало рыбы извели, но всё ж чёрт не может здесь хозяйничать, ибо на берегах Нещерды стоит несколько церквей. Весеннею порой на восходе солнца в тихую погоду не раз доводилось мне закидывать сети, так видел, как церкви и кресты повсюду отражаются в воде; а когда в праздничные дни зазвонят на обедню, так звон колоколов слышен по всему озеру, люди, что плывут в челнах, крестятся и читают молитвы. У нас ещё, слава Богу, почитают святую веру, а чёрт от креста и молитвы убегает.
— Это правда, — сказал дядя. — Крестьяне вашей волости очень отличаются от прочих. [145] Я не раз, едучи в Полоцк, останавливал лошадей и слушал, как женщины и мужики, работая в поле, пели песню:
О! Спасiцелю наш Пане, Едынэ сэрца кохане, Ручкi, очкi ў небо ўзносiм, Одпушчэня грахоў просiм. [146]Такое усердие растрогает человека до слёз; но ах! долго ли это продлится? Зло расползается всё шире, и люди, которые знают, что делается на свете, не ждут добра.
145
Очевидно, речь идёт о волости на северо-западном берегу Нещерды, где преобладало католическое население.
146
Четверостишие из духовной песни «О мой Боже, веру Табе», предположительно сочинённой иезуитами (Rypi'nski A. Bialoru's. — Paryz, 1840. — Str. 38) в конце XVIII в. (Карский Е. Ф. Белорусы. Т. III, ч. 2. — Петроград, 1921. — С. 151) и получившей широкое распространение среди белорусского народа. Полный её текст можно найти в сборнике: Kr'otkie zebranie nauki chrze'scia'nskiey dla wie'sniakow m'owiacych jezykiem polsko-ruskim wyznania Rzymsko-Katolickiego. — Wilno, 1835.
Роцька вздохнул, глянул в окно, взял шапку и мешок, в котором принёс рыбу.
— Спешишь домой, но ещё ж не поздно, — сказал Зав'aльня.
— Поставлены у меня сети и шнуры, надо посмотреть, может, Пан Бог что и послал — вечер уже близко.
— Если что поймаешь — принеси мне ещё рыбы. Живу у дороги, люди, слава Богу, ко мне заезжают.
— Коли только Бог благословит мой труд, не забуду про пана.
Промолвив это, он поклонился и пошёл.
— Люблю этого рыбака, — сказал дядя, — почтительный и работящий. Стоит лишь побывать на его острове и оглядеться, сразу видать, что живёт там человек хозяйственный и усердный. Его домик, хоть и не очень просторный, да и крыт соломой, стоит на горе в красивом месте, рядом маленький фруктовый сад, есть свои яблони и вишни. Вокруг жилища повсюду порядок и чистота. Есть у него несколько лошадей, коров и овец. Поле удобрено, будто сад, на лугах сочная трава. А неподалёку густая берёзовая роща. Летней порою в тихую погоду я несколько раз плавал на лодке к нему на остров. Он был рад, жена его, очень гостеприимная женщина, потчевала меня, поставила на стол превосходных лещей, в тот же день пойманных и вкусно приготовленных.
— Счастливый человек. У него там ещё золотой век не минул. Ни с кем не делит поле, волки и медведи не нападают на скот.
— Лишь то плохо, что в назначенные дни должен отбывать панщину, посылать работника в челне и переправлять лошадей через озеро, больше, чем за четверть версты.
Кузнечиха Авгинья
Пока мы беседовали, в комнату вошла панна Малгожата, [147] что была за хозяйку у моего дяди.
147
Малгожата — польский вариант имени Маргарита. Судя по тому, что её называют «панна», а не «пани», она оставалась незамужней.
— Ах, ах! — заахала она, — что деется на свете!
Дядя глянул на неё с удивлением:
— В чём дело? Что там случилось?
— Пришла жена кузнеца Авгинья; какие она чудеса рассказала, вспомнишь, так страх берёт.
— Проси её сюда, пускай и нам расскажет, интересно послушать, что там за чудеса на свете.
Заходит Авгинья. Была эта женщина с живым характером, словоохотливая и кума всей околицы.
— Про какие ты там чудеса рассказывала панне Малгожате, что она пришла к нам сюда со стонами да с тревогой на лице?
— Ах, паночек! Ещё какие чудеса, страх вспомнить. Сегодня только лишь приготовила я обед и закрыла печь, как заходит в хату убогий старичок, седой, как лунь. Сел на лавку, прочёл молитву. Поставила ему на стол миску капусты. Когда отобедал, спрашиваю:
— Из каких краёв привёл Пан Бог старинушку?
— Из далёких, — отвечает.
— А что слыхать на свете?
— Новости очень плохие, — говорит. — У одного богатого человека случилось чудо неслыханное. Сын его едва родился, сразу сел и закричал громким голосом: «Дайте мне есть!» Перепугались все, однако ж отрезали ему половину хлеба, а он тотчас проглотил его, вскочил с места и кинулся к двери. Там стояла кадка, полная воды. Он запрыгнул в неё и нырнул. Все кинулись спасать, а вытащили оттуда рыбину. Положили её на стол и долго разглядывали в задумчивости. Сбегали за попом. Тот сразу приехал и лишь только перекрестил эту рыбину, как она вновь превратилась в младенца. Окрестил его поп. Сын растёт, но всегда холодный, будто рыба. Старые люди говорят, что когда он просил есть, то не хлеб ему надо было давать, а камень, ибо теперь будет неурожай и голод. И плохо, коли он вырастет холодный, как рыба, а сохрани Бог, если ещё умным станет, много бед натворит.