Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях
Шрифт:
Сын Бури
На мглистом небе вставало солнце; сильный мороз разрисовал окна ледяными узорами. В печи горели берёзовые дрова. Зав'aльня и слепой Францишек сидели у огня, беседуя о знакомых соседях, о богатых и бедных, о скитальцах, что бродят по свету, о счастливом и горемычном житье, о предзнаменованиях и непонятных чудесах.
— Зимою, — сказал Зав'aльня, — заезжают сюда люди, и лишь в эту пору выпадает случай, чтоб кто-нибудь рассказал мне, что творится на свете, а весной и летом живу тут, как отшельник. Вижу вокруг только воды да тёмные леса, лишь иногда охотничий рожок и выстрелы доносят весть о
— Я всю свою жизнь провёл в скитаниях, встречал людей с разными понятиями и чувствами. Будучи слепым, я не вижу их лиц, и в моём воображении они предстают в виде неких страшных или дивных духов. Их разговоры, всплывая в моей памяти, напоминают, какими разными путями ведёт нас Провидение по жизни к вечности, где чаем мы отдыха, утешения и вознаграждения.
— Речи людей, терпящих страдания, доходят до сердца и надолго остаются в памяти. И как скучны те паны, что проводят всю свою жизнь среди весёлых забав и рассказывают анекдоты, желая показать свой разум и потешить других!
— Как-то в дороге встретил я пилигрима. Не ведаю, кто он был и откуда, называл он себя Сыном Бури. Из разговора с ним я понял, что испытал он в жизни немало страданий, но не грехи волновали и преследовали его думы, а иное понимание счастья.
— Рассказал ли он о своей жизни? Какой странный человек! Называл себя Сыном Бури.
— Он говорил со мною несколько часов.
— Должно быть, в самом деле, интересный был разговор?
— Расскажу, как было. Застигла меня в дороге буря, хлынул дождь, поднялся сильный ветер. Мой проводник, не заметив нигде поблизости ни корчмы, ни деревни, погнал коня к густому лесу, чтоб укрыться от ливня хотя бы под ветвями деревьев. Вокруг шумел лес, пошёл дождь с градом, раскаты грома наводили тревогу. Накрыв голову плащом, я читал молитвы под кровом густой ели.
— Неподалёку от нас кто-то идёт, — сказал мой товарищ. — Странствует он пешком, на нём бурка, на плече посох с узелком, смотрит в небо. Сдаётся мне, что гром и молнии не страшат его, а забавляют. Лицо его опалено солнцем, но бледное, будто он измучен долгой дорогой.
— Может, это какой-то чужеземец идёт через Беларусь дальше на север.
— С бурки течёт вода, но он будто не обращает на это внимания. Идёт неторопливо по дороге в нашу сторону.
— Верно, такая буря для него не впервой, — сказал я. — Привык к невзгодам.
Пилигрим, услыхав мои слова, отозвался:
— Не первая для меня эта буря, и к невзгодам я привык. И ещё более скажу: люблю слушать шум ветра, люблю смотреть на волны чёрных туч и на пожары молний.
Подошёл ко мне и говорит:
— Справа от этих лесов видел я на горе каменный дворец. Не знаешь ли, чьё это имение?
— Я не местный житель, да к тому же слепой. Все эти пейзажи сокрыты от меня.
— Так ты слепой. Живёшь на свете, не видя его. Горька такая жизнь!
— Что ж делать, Бог послал мне это несчастье, остаётся терпеливо сносить его.
— Так ты умеешь терпеть? О! Тогда ты счастливый. Я так не могу, хоть странствую по всему свету один, без проводника.
— И что ж погнало тебя в дальний путь?
— Такова моя судьба. О! Если б ты имел глаза, следы страданий на моём лице многое поведали бы тебе обо мне.
— Из каких ты краёв и как зовут тебя?
— Из далёких краёв, а имя моё Сын Бури.
— Странное имя!
— Нет тут ничего странного. В пышном дворце, окружённый множеством слуг и льстецов, живёт сын счастья. Он светел и холоден, как слиток золота, с презрением взирает он на своих подданных, которые должны, словно пчёлы, для его выгоды и утехи собирать на лугах мёд. В халупе под соломенной крышей, живёт сын страдания, для него мир покрыт непроглядной мглою, всем существом он привязан к тому клочку земли, что кормит его и одевает. Я — сын родителей, которых преследовали буря и непокой. Мой отец не смог разорвать железных кандалов, которые несколько лет сковывали его руки и ноги. Нескончаемые слёзы и жалобы матери моей, когда был я ещё в её утробе, отпечатались на всей моей натуре. Я родился с отметиной несчастья на челе.
— Ты похож на ту плачку, — сказал я, — о которой я слыхал, что она недавно являлась в разных местах, заламывая руки и заливаясь слезами.
— Слыхал ты, да не видел её, ибо лишён глаз.
— И те, что видели её, не поняли и до сих пор не ведают, кто она и откуда.
— Не поняли, — сказал он, — ибо никто о ней не думал. Ах! Как быстро минуло то время, когда я знал лишь цветущие поля и рощи, что окружали убогий домик моих родителей. Любил в одиночестве бродить по горам и лесам, каждое деревце и цветок пробуждали во мне милые мечтания. О, прекрасная богиня! ты встретилась мне тогда в платье всех цветов радуги с венком на голове, с высоких гор показала ты мне далёкий мир, над которым под облаками парили орлы. С того часа этот чудесный образ занял все мои мысли и чаяния. Решил я лететь далеко и высоко и посмотреть, что творится на свете. Но, ах! ты исчезла с моих глаз, и я скитаюсь по воле бури!
— И кто ж была та Богиня, про которую ты вспомнил сейчас?
— Та самая, которую ты называешь плачкою.
— Так ты её знаешь?
— Я бывал в дальних странах, среди чужого народа её печальный голос всё время звучал в моих ушах. Переплывал моря, и шумные волны не могли заглушить её грустной песни. Всюду она была моей единственной мечтой… Но, вот уже ветер разогнал тучи. Прощайте. До захода солнца я буду далеко.
Он пошёл — но его странное имя и печальный рассказ так запали мне в голову, что несколько ночей, вспоминая дивный характер этого человека, я не мог заснуть.
— И ты никогда больше его не встречал?
— Даже не слыхал, чтобы кто-нибудь вспоминал о нём.
— Бедняга! будет скитаться по всему свету и всюду терпеть страдания. Почему ж он не обратится к Богу? Провидение воскрешает надежду. Бог утолил бы его печаль.
Буря
Пока дядя со слепым Францишеком беседовали, вспоминая разные случаи из своей жизни, наступил вечер. В декабре день короток, после обеда прошло не так много времени, а в комнате уже потемнело, и за стеной вдруг послышался шум ветра.
— Погода меняется, — сказал дядя, глядя в окно. — На небе густые облака, не видать ни одной звезды, и месяц теперь поздно всходит; ночь будет тёмная, ветер, видать, северный, ибо мороз ничуть не ослаб.
Буря всё усиливалась; ветер поднял снег в воздух; беспросветная мгла и ночная тьма покрыли всю землю, у дверей и окон быстро намело высокие сугробы.
— Сейчас люди возвращаются с Полоцкой ярмарки, — сказал дядя. — На озере уже, верно, замело дорогу.
Говоря это, он поставил на окно свечу.