Шофер. Назад в СССР
Шрифт:
— Плохо ей, Катеньке-то, — сказала она, после того как поздоровалась, — давление, должно быть, подскочило. Перенервничала.
— А почему она нервничала-то? — Спросила Марина, когда соседка вела нас через двор к приземистому домику.
— С сыном старшим поругалась, — торопливо заговорила соседка, — сегодня утром. У ней же, у Кати, нету мужа. Два сына, да невестка, дочка моя, значить. Все сейчас в колхозе, на работе. Вот и некому о ней было позаботиться, кроме меня!
Небольшой цепной пес рвал цепку. Гавкал, пока шли мы по двору.
— Цыц! Фомка! Цыц тебе говорят! — Кричала на него соседка.
Разогнав индоутей, что гуляли прямо по двору, мы вошли в приземистую казачку с цветным коньком. Там, в передней, самой большой комнате, на железной кровати, лежала худенькая женщина.
Устремив взгляд в потолок, она прикрыла лоб рукой. Мы поздоровались, и Марина немедленно принялась мерить женщине давление. Подсела рядом для удобства.
— Раскалывается голова, — слабым голосом говорила женщина по имени Екатерина, — кружится. Силов нету ходить. Еле до соседки доковыляла.
— Это хорошо, — спуская рукав тонометра, сказала Марина, — что доковыляли.
Фельдшерша, сидевшая у кровати на табурете, напряженно всматривалась в стрелку прибора. Под двести давление. Макар! Давай укол поставим!
Медбрат, что таскал всюду железный чемодан скорой помощи, присел, щелкнул замками, откинул крышку и, быстро работая руками с длинными, узкими кистями, стал готовить лекарство к процедуре.
Снаружи снова залаял пес. По характерному гулу дороги, услышал я, что приближается грузовая машина. В маленьком окошке передней, было видно, как за двором, рядом с моей, остановился газон.
— Ох! — Отвлекла меня женщина, — что-то сильней мне поплохело.
— Ниче-ниче, — успокаивала ее Марина, — сейчас укол сделаем, и получшеет.
Звякнула калитка. В окне я увидел, как кто-то прошел по двору. Зло прикрикнул на пса:
— В будку пшел!
В сенях хлопнула дверь.
— Ма! Кто тут у тебя? — Прозвучал знакомый голос, — кто у тебя, спрашиваю?
Макар и Марина обернулись к входу в переднюю. Обернулся и я. В дверях стоял и зло смотрел на нас Пашка Серый.
Глава 18
Серый зло обвел взглядом всех нас. Поджал тонкие губы.
— Матушке плохо стало, вот я скорую и вызвала, — торопливо ответила соседка. Она смотрела на Серого испуганными блестящими глазами.
— А Землицын тут что забыл? — Кивнул Серый на меня.
— Ну я ж обещал к тебе домой прийти, если уж струсишь в пивнухе разговаривать, — ответил я, — вот и пришел.
Серый не ответил, только уставился на меня исподлобья. Его лицо побледнело. Он нервно шамкал губами.
— Как мать? — Перевел он взгляд на Марину, которая делала Екатерине укол.
— Высокое давление, — сказала немного опасливо Марина, — но укол я сделала. Теперь должно полегчать.
— Сделала? — Зло сказал Серый, — ну и хорошо. А теперь выметайтеся с хаты. Не терплю чужих дома.
Марина растерялась. Макар и вовсе сжался, опустив к полу глаза.
— Обождать надо, — сказала Марина, — поглядеть, как действует лекарство. Подождите, пожалуйста, пять минуточек.
— Я сам посмотрю за мамкой, — резко ответил Серый, — идите!
— Ты уже присмотрел так, — я встал со своего табурета, — что матери твоей плохо стало. Теперь уж мы сами, без сопливых.
В передней воцарилось гробовое молчание. Соседка испуганно смотрела то на Серого, то на меня. Марина побледнела, зажимая ваткой ранку на плече матери Пашки Серого. Макар и вовсе прятал глаза.
Только мы с Серым сверлили друг друга взглядами. Он напряженно сжимал и разжимал свои кулаки. Я просто хладнокровно ждал, что он скажет или сделает в следующий момент.
— Как тебе, мама? — Спросил он вдруг.
— Да навроде, легчает, — неуверенно сказала Екатерина Серая.
— Слышали? Легчает ей. А теперь пошли вон, — перевел он взгляд на меня.
Марина, после слов больной, тут же принялась прилаживать к ее руке рукав тонометра.
— Не уйдем, — сказал я строго, — пока фельдшер не скажет, что все хорошо.
— Я щас-щас, — Марина торопливо качала рукав, — сейчас, быстренько.
— Не торопись, Марина, — ответил я, — и не переживай. Делай как надо.
— Значит, по-хорошему не уходите, да? — Сказал Серый.
— Если по-хорошему уйдем, — ответил я, — то ты свою мать до удара доведешь, как утром.
Лицо Серого удивленно вытянулось. Маленькие глазки расширились, редкие светлые брови поползли вверх. А потом он нахмурился, надвинув их на глаза, злобно глянул на соседку.
— Ну надо ж мне было что-то сказать, — оправдывалась она испуганно, — врачам-то. Надо ж было сказать, в чем тут дело!
— Если ты еще и ее тронешь, — сказал я холодно, — я ведь узнаю.
— Коль не хотите так, по-хорошему, — сказал Серый, — я щас вас черенком от лопаты гнать стану. Предупреждаю! Сделали дело? Укололи? А теперь вон!
— Ну, попробуй прогнать, — я вышел вперед, стал между Серым и остальными, — давай. Иди за своим черенком, если хочешь, чтобы я тебя снова, как тогда, у своего двора, в пыли изволял.
— Ах ты…— Озлобился Серый.
— Не серчай ты на него, милок, — подала слабый голос мать Серого. Я обернулся к ней, — не серчай. Паша, он по нутру хороший. Очень хороший. Это злая судьба его вынудила таким стать. Злая судьба нашей семьи. В шестнадцать лет, он зарубил…