Шопоголик и брачные узы
Шрифт:
— Придется расписаться снова, леди. Разборчиво.
— Да, я шафер Люка. Очень рад! Давно хотел познакомиться!
— Пойдет? — спрашиваю я, едва ли не выцарапав свое имя на бумаге. — Довольны?
— Взбодритесь! — восклицает курьер и удаляется.
Я ногой захлопываю дверь и пробираюсь обратно в комнату — как раз в тот миг, когда Майкл произносит:
— Я слышал, какая планируется церемония. Звучит любопытно!
Кто? — спрашиваю я одними губами. Твоя мама, — улыбаясь, сигналит Майкл. Я едва не роняю коробку на пол.
— Уверен,
Нет. Пожалуйста, нет!
— Ну… — Вид у Майкла становится удивленный. — Я только хотел сказать, что это должно быть трудно. Вы же в Англии… а Бекки и Люк женятся в…
— Майкл! — в отчаянии кричу я. — Стой! Он прикрывает трубку ладонью:
— Что значит — стой?
— Моя мама. Она… не знает.
— Чего не знает?
Я смотрю на него затравленным взглядом, не в силах вымолвить ни слова.
— Миссис Блумвуд, мне пора идти, — произносит он. — Столько дел. Но я был очень рад поговорить с вами. Увидимся на свадьбе. Уверен. И вам тоже.
Майкл кладет трубку, и повисает пугающая тишина.
— Бекки, так чего не знает твоя мать? — спрашивает он наконец.
— Это… не имеет значения.
— У меня такое ощущение, что имеет. — Майкл пристально смотрит на меня. — Чует мое сердце, что-то здесь не так.
— Это пустяки. Правда…
Я умолкаю, когда в углу раздается шуршание. Мамин факс. Быстро кидаю коробку на диван и бросаюсь к аппарату.
Но Майкл оказывается проворней. Он выхватывает лист и начинает читать:
— «Список песен для свадьбы Бекки и Люка. Дата: 22 июня. Адрес: Сосны, 43, Элтон-роуд… Оксшотт…» — Нахмурившись, он поднимает взгляд: — Бекки, это что? Вы с Люком ведь женитесь в «Плазе». Так?
Кровь стучит в голове, почти оглушая меня.
— Так? — повторяет Майкл, и голос его звучит уже жестче.
— Не знаю, — выдавливаю я наконец.
— Как ты можешь не знать, где вы женитесь? Майкл снова разглядывает факс. И я вижу, как до него начинает доходить, в чем дело.
— Боже правый… Твоя мама готовит свадьбу в Англии?
Это еще хуже, чем когда правда дошла до Сьюзи. Ведь Сьюзи уже давно меня знает. Знает, каких глупостей я могу натворить, и всегда прощает меня. Но Майкл… Майкл до сих пор относился ко мне с уважением. Он как-то сказал, что у меня есть смекалка и интуиция. Даже предложил работать у них в компании. Если он обнаружит, во что я вляпалась…
— Твоя мама хоть что-нибудь знает о «Плазе»? Я с немой тоской смотрю на него.
— А мать Люка в курсе этого? — Майкл указывает на факс. — Кто-нибудь вообще знает? Люк знает?
— Никто не знает. — Ко мне наконец возвращается дар речи. — И ты должен обещать, что никому не скажешь.
— Никому не скажу? Ты шутишь? — Майкл трясет головой, отказываясь верить в происходящее. — Бекки, как ты такое допустила?
— Сама не понимаю! Я не хотела, чтобы так вышло…
— Не хотела обманывать
— Все уладится! — в отчаянии лепечу я.
— Как это может уладиться? Бекки, это тебе не накладка с обедом! Тут же сотни человек!
«Динь-дон, динь-дон! — неожиданно горланит мой свадебный будильник на полке. — Динь-дон, динь-дон! Всего двадцать два дня до Большого События!»
— Заткнись! — рявкаю я. «Динь-дон, динь…»
— Заткнись! — ору я и швыряю будильник на пол; циферблат разлетается вдребезги.
— Двадцать два дня? — переспрашивает Майкл. — Бекки, это всего три недели.
— Я что-нибудь придумаю! За три недели что угодно может случиться!
— Ты что-нибудь придумаешь? И это, по-твоему, ответ?
— Вдруг чудо произойдет!
Я пытаюсь улыбнуться, но вид у Майкла все такой же потрясенный. И такой же рассерженный.
Внезапно я ощущаю боль. Не могу, чтобы Майкл на меня сердился. В голове стучит, и горячие слезы наворачиваются на глаза. Дрожащими руками я хватаю сумочку и тянусь за жакетом.
— Ты что надумала? — Голос Майкла становится еще жестче. — Бекки, ты куда?
Мысли мчатся, обгоняя друг друга. Прочь. Прочь от этой квартиры, от этой жизни, от всей этой безумной чехарды. Мне нужно умиротворение, нужно убежище. Место, где я обрету утешение.
— В «Тиффани», — всхлипываю я и затворяю за собой дверь.
Через пять секунд после того, как я переступаю порог «Тиффани», сердцебиение унимается. Мысли уже не совершают безумные скачки. Стоит мне окинуть взглядом полочки и ящички со сверкающими драгоценностями — и я умиротворена. Права была Одри Хепберн: в «Тиффани» не может приключиться ничего плохого.
Я прохожу в глубину первого этажа, лавируя среди туристов и разглядывая бриллиантовые ожерелья. Девушка моих лет примеривает целую железную перчатку вместо помолвочного кольца, и, глядя на нее, я чувствую резкую боль.
Будто сто лет прошло… Наша с Люком помолвка… Теперь я совсем другой человек. Вот бы повернуть время вспять. Получи я снова этот шанс… сделала бы все совсем по-другому.
Но какой смысл терзать себя тем, как все могло бы быть. Вот что я натворила — и вот как обстоят дела.
Поднимаюсь на лифте на третий этаж и там расслабляюсь еще больше. Это и в самом деле иной мир. Тут совсем не так, как на забитом туристами первом этаже. Здесь — небеса.
Здесь спокойно и просторно, серебро, фарфор и стекло выставлены в шкафах с зеркальными стенками. Мир безмятежной роскоши. Мир элегантных, изысканных людей, которым не о чем тревожиться. Девушка в темно-синем — само совершенство —разглядывает стеклянный подсвечник, другая, совсем на сносях, смотрит на погремушку из серебра самой высокой пробы. Здесь ни у кого нет никаких проблем. Главная дилемма, с которой тут сталкиваются, — золотую или платиновую каемочку выбрать для обеденного сервиза.