Шрифт:
1.Слепая дверь.
Утро было солнечным, но прохладным, крупные капли росы блестели на листьях. Улицы Даммина*, прилегающего к храмовой горе района, были пока пустынны, Портус только просыпался. Роун неторопливо шёл по центру безлюдной в этот час улицы, наслаждаясь удивительной тишиной и покоем, этого огромного торгового города. Это была та часть города, где жили достаточно зажиточные горожане – процветающие мелкие торговцы и лавочники, ремесленники, слуги высоких домов не в первом поколении и многие другие. Здесь не было больших рыночных площадей и улиц превратившихся в торговые ряды, а так же больших административных зданий и увеселительных заведений, поэтому в отличие от бурлящих центральных районов и районов Бастиария*, в этих местах можно было насладиться тишиной и покоем. Он шёл к храму, на его плечах покоилась деревянная перекладина изогнутая дугой. На концах перекладины были прилажены крючки, на них висели два больших, запечатанных мокрой глиной, сосуда. Сосуды до верха наполненные гроссовым молоком, мерно покачивались в такт его шагам. Он проходил этот путь уже сотни раз, это была не пыльная работёнка, за которую неплохо платили, вот только вставать приходилось ни свет, ни заря. Его хорошо устроили, и он прекрасно это осознавал. Обычно он насвистывал
Портус был раскинут на холмистой местности. Его чрезвычайно извилистые улочки местами были чуть ли не отвесными, эти крутые спуски и подъёмы славились на всю Випперу. Храмовая гора была одним из этих холмов, не самым большим, но храм, воздвигнутый неизвестно кем в достопамятные времена, взмывающий своими башнями в небеса, выделял это возвышение. Храмовый участок Портуса был огорожен каменной стеной в два человеческих роста. На всём протяжении стены длинною в мили, было только три прохода на территорию храма. Большие центральные ворота выходили на Дворцовый тракт. Они предназначались для празднеств и шествий, официальных визитов. Створки ворот из чернодрева украшала витиеватая резьба. По бокам от створок, на стене, ссутулившись, громоздились две большие скульптуры каких-то мифических созданий. Ворота поменьше имелись с противоположной стороны, они предназначались для снабжения храмового комплекса. Здесь располагался пункт постоянной стражи, отделения, служившего только храму. Третьим проходом была небольшая дверь, врезанная в стену с запада, выходящая на Сонный тракт, по которому сейчас шагал Роун. Эту дверь называли в народе «слепой», она так же была сделана из чернодрева, но без резьбы, без смотрового окна, без замков, ручек и без стыков промеж досок. Создавалось впечатление, что это монолит чернодрева, что конечно невозможно, а потому дверь считалась магической, созданной при помощи неведомой силы, способной «видеть» кто перед ней. Этой двери боялись, её обходили стороной, отводили взгляд. Роун ничего такого в этой двери не видел, и уж тем более не чувствовал. Поначалу, наслушавшись баек, он робел подходя к ней, но спустя два года всякая робость прошла, он привык и теперь посмеивался, слыша очередные россказни, произносимые шёпотом, об этой Двери. Когда до стены оставалось несколько ярдов, дверь бесшумно приоткрылась. Из тени арки выступила приземистая фигура в чёрном балахоне. Это была смотрительница храмового хозяйства, она ждала его уже несколько минут, а потому недовольно морщилась.
– Что вальяжнечаешь? Шевели ногами! Я тебя тут до вечера ждать должна?
– Доброе утро госпожа Акория. Простите, я припозднился. Госпожа Грутта всю ночь принимала телёнка, сложные роды, там все с ног сбились, поэтому немного запоздали с дойкой. Гроссы разнервничались из-за криков и Ваша дойная матка лягнула девушку доярку. Бедлам, одним словом, госпожа Грутта передавала Вам свои сердечные извинения.
– Ладно уж, давай быстрей проходи, болтать нет времени, – смилостивилась смотрительница.
Роун бочком протиснулся в приоткрытую дверь, госпожа Акория прошмыгнула за ним и захлопнула её, что-то щёлкнуло в потайном механизме. Роун понятия не имел, как она запирается, с внутренней стороны дверь была точно такой же, как и с наружней – ни ручек, ни замков, ни стыков. Ему было любопытно как она сделана, но он боялся проявить неприкрытый интерес и спросить. Сразу за дверью начинался сад. Высокие раскидистые деревья стояли сплошной стеной, полностью закрывая обзор. Тропа выложенная камнем, вилась под сенью крон, молчаливая, тёмная, загадочная. Входя с яркого утреннего солнца в это царство полумрака и прохлады, создавалось немного жуткое впечатление, что оказываешься в другом мире. Всякий раз проходя по саду Роун удивлялся, вновь обнаруживая в знакомом уже пейзаже растения, которых никогда не видел прежде. Подобных экземпляров было не встретить в окрестностях Портуса. Эти открытия наводили его на мысль, что помимо его родного края, есть множество других, невиданных им мест, странных и страшно привлекательных. В такие моменты он думал – может быть, когда-нибудь, он увидит ту самую землю, на которой было рождено то раскидистое древо с чудными листьями, или вон тот куст с колючками и большими розовыми цветами, или вот этот непонятный приземистый кустик, с торчащими из сердцевины, похожей на ощетинившееся яйцо, жёсткими листьями. В сущности он не был идиотом или беззаботным мечтателем, а потому неизменно натыкался на прагматичную мысль – а как он до туда доберётся? Ещё немного поразмыслив о походе через Кратмор или плавании через бушующие воды Морвуса, он безжалостно откидывал сладостные мечтания о невиданных краях.
Роун неспешно шагал за семенящей старухой, они ещё немного попетляли по сумрачной садовой тропе и вновь вывернули на солнце. Открылся привычный вид большого прихрамового огорода, множество ухоженных грядок с зеленью, овощами и ягодами. Тут и там, согнувшись в три погибели над грядками, трудились храмовые слуги. Каменная дорожка тянулась дальше, вверх по склону, там она разбегалась лучиками к различным хозяйственным постройкам. Роун уже прекрасно знал предстоящий путь. Вот сейчас они повернут налево, огибая по дуге оранжерею с какими-то иноземными кустами, ещё немного поднимутся в гору по нагретым камням, пройдут мимо мусорной зловонной кучи и упрутся в стену сгрудившихся вместе массивных построек, которые как наросты примыкали к тыльной стороне храма. Это была кухонная зона. Тут распологались погреба – винные, овощные, мясные и сырные залежи, а так же помещения самой кухни, большой и малой, кабинет смотрительницы, несколько комнат для проживающей в храме прислуги. Имелся и большой ледник, на самом нижнем этаже подвала, именно туда они и направлялись. Акория рывком распахнула заднюю дверь малой кухни, просеменила по короткому коридору, вошла в арку малого зала, прошла ещё несколько шагов и застыла. Роун шёл следом, немного повернувшись, чтоб ноша на плечах не задевала стены, поэтому не сразу заметил остановку. Он почти налетел на старуху, но успел вовремя остановиться. Повернув голову, чтоб посмотреть, что-же так заинтересовало смотрительницу, он застыл как статуя, поняв на что он смотрит, вернее на кого. Опёршись на длинный кухонный стол локтями, в кухне стояла девушка. Длинные тёмные волосы рассыпались по плечам и ниспадали на поверхность стола. На ней была надета хламида голубого цвета, простого кроя, похожая на крестьянскую. Она макала свёрнутый в трубочку блинчик во что-то белое, налитое в пиалу, рядом стояла дымящаяся кружка с отбитыми ручками, сильно пахло ягодами и чайными травами. Роун сразу понял кто она, ещё до того, как она подняла на него глаза. Он никогда не сталкивался с ними лицом к лицу, только пару раз видел кого-то из них издали, вот и всё. Но даже увидав смутный силуэт в дали, его сердце подпрыгивало и начинало бухать в горле, а по спине бежали мурашки. Она подняла глаза. Посмотрела сначала на госпожу Акорию, потом на Роуна, её взгляд остановился на его лице. Роун остолбенел, его сердце замерло. Её глаза были как два чистых, тёмных рубина, как бы подсвеченных изнутри. Взгляд был человеческим и не человеческим одновременно. Ему показалось, будто его накрыло легчайшим саваном, окружающее подёрнулось дымкой, в комнате как будто потемнело, звуки исчезли, в голове раздавалось однотонное гудение, как отзвук колокола.
– Доброе утро тэт Таэш. Вот уж не ожидала Вас увидеть, здесь, – смотрительница сделала ударение на последнем слове.
– Доброе утро госпожа Акория. Я прогуливалась по саду, после бдений и учуяла блинчики Лили. Запах был такой непреодолимо прекрасный, что я рискнула ворваться в Вашу обитель. Лили, добрая душа, налила мне чаю. – Она с наигранным сожалением и раскаянием, потупила взгляд. Отвернувшаяся к раковине повариха, делала вид, что моет посуду, её плечи ходили ходуном.
Голос девушки был приглушённый, тягучий, как нуга. Странно, но Роун кожей ощущал звук её голоса. Он понимал, что слышит её, но при этом тело настойчиво сообщало ему, что слова запечатлеваются на коже, и этим способом поступают, как бы текут, в голову. Когда она отвела глаза, он выдохнул, саван спал, звуки окружающего мира хлынули на него. Госпожа Акория повернулась.
– Чего застыл? Отнеси молоко в ледник.
Роун метнулся мимо неё на дрожащих ногах, размахивая сосудами. У него в голове билась одна мысль – это ОНА. Он повернул в боковой проход, сбежал по каменным ступеням вниз, пролёт, площадка, ещё пролёт вниз. Здесь было очень прохладно, одинокая слабая лампа висела в углу, полумрак окутывал. Он осторожно поставил на плиты свою ношу, плечи ныли. Повернулся к большой круглой двери из камня с серебристыми прожилками, передвинул затвор, потянул на себя. В лицо пахнуло холодом, свет лампы, проникший через приоткрытую массивную дверь, заиграл бликами на огромных кусках льда в каменных нишах. Вдоль стен стояли стеллажи уставленные сосудами, заваленные свёртками и прочей утварью, заполненной чем то неведомым. С потолка на крючьях и цепях свисали большие куски мяса, а иногда и целые туши. Холод остудил воспалённый разум. Лихорадочно метущиеся мысли приостановились, он глубоко вдохнул и выдохнул, ощущая, как холод проникает ему во внутренности. Поставив на нижнюю полку сосуды с молоком, Роун вышел из ледника, запер дверь и медленно поднялся по лестнице, молясь, чтобы ОНА ещё была там, чтоб ещё хоть краем глаза поглядеть на неё, ещё раз убедиться.
Её там не было, впрочем как и кружки с чаем, и блюда с блинчиками. Поварих и служанок стало в разы больше, они порхали по кухне, занимаясь своими делами и переругиваясь. Лили повернулась от дымящейся плиты и заметила его.
– Доброе утро красавчик! Что-то припозднился сегодня. Хорошо, что у меня был запас молока, а то и не знаю, что делала бы.– Она весело хихикнула и подмигнула.– Что смурной такой? Наткнулся на тэт Таэш? – Она расхохоталась.– Не дрейвь! Она не кусается! Вот держи! – Она бросила ему свёрток вощённой бумаги. – Подкрепишься по дороге. Беги скорее, надо забрать на пристани розовую рыбу, корабли давно уже пришли с ночной ловли.
Роун зарделся как мальчик, сжал в руке тёплый свёрток, от которого восхитительно пахло и выскочил из кухни. Лили хоть и была на добрых десять лет старше, но сильно нравилась ему. Её пышные формы и задорная улыбка, не раз нарушали его сон.
2.Падение дома Кахилл.
История Портуса была древней, очень древней, настолько, что считанное количество современников могло бы более или менее связно поведать отдельные куски сего «трактата». Как это водится, многие страницы истории были начисто затёрты, какие то извращены, вывернуты наизнанку и поданы под таким соусом, что смысл первоначального события менял своё значение на противоположное. На протяжении веков, а может и тысячелетий, тут у историков и философов существенные разногласия, хитросплетения взаимоотношений правящих домов – падение одних и возвышение других, захваты собственности, перевороты, восстания, казни на площадях и убийства в тёмных переулках, клятвы в верности и предательства… запутались в такой клубок, распутать который было не под силу уже никому. По большей части, население земель Портуса было безграмотным, а потому существовала альтернативная линия толкования истории, сложенная из легенд и преданий. Эта линия существенно видоизменялась от поколения к поколению, так как современность неизбежно прикладывает свой творческий талант к трактованию событий давно минувших, а иногда и описывает события, вовсе никогда не происходившие.
Про шаяд, в разное время, говорили многое. Их значение в жизни портусианцев, то превозносилось до небес, то низвергалось до незначительного. Неизменным оставалось одно, это были женщины-загадки, женщины порождённые неведомой, неописуемой силой, данные Портусу для защиты. От кого или от чего город нужно было оберегать, никто толком не знал, но версий было множество. Кто-то говорил, что весталки бдят у священного камня, чтоб отвадить захватчиков, кто-то настаивал на том, что они заточили злых духов в храме и сторожат их, а некоторые намекали на существование врат в иной мир, находившихся в храме, представляя шаяд стражами на пороге преисподней. Служительниц храма, то боялись и ненавидели, то воспевали и благословляли, и то и другое неизменно шёпотом.