Шорохи
Шрифт:
– Ради бога, – нетерпеливо проговорил Джошуа, – перестаньте темнить. Расскажите все по порядку, чтобы мы с Хилари поняли, в чем дело.
– Прошу прощения. Я просто думал вслух. – Тони устроился поудобнее на своем сиденье. – Хорошо, слушайте. Только это займет много времени, потому что мне придется вернуться к самому началу. Чтобы понять то, что я скажу о Бруно, нужно хорошо представлять себе жизнь и внутренний мир Кэтрин. Согласно моей теории это семья, где господствовало сумасшествие, захватившее целых три поколения. Господствовало и постоянно набирало силу, подобно тому, как вклад в банке обрастает процентами. Начнем с Лео. Это в высшей степени авторитарный тип.
– Между жестоким обращением с продажными женщинами и растлением собственной дочери – дистанция огромного размера, – буркнул Джошуа.
– Тем не менее он это сделал и продолжал делать на протяжении многих лет, – возразил Тони. – Он считал себя вправе издеваться над проститутками, которым платил, и над дочерью, которую и подавно считал своей собственностью. Кэтрин была в его глазах вещью, которая, если ею не пользоваться, теряла всякий смысл.
– Счастье, что я не знал этого типа, – сказал Джошуа. – Доведись мне хоть раз в жизни обменяться с ним рукопожатием, сейчас я чувствовал бы себя так, словно вывалялся в грязи…
– Ну вот, – продолжал Тони. – Я представляю себе Кэтрин – несчастное, запуганное дитя, вынужденное существовать в полной изоляции от внешнего мира, рядом с человеком, который способен решительно на все. Следует помнить, что Лео не просто издевался над ее телом. Его звериная потребность утверждать свою власть простиралась гораздо дальше секса: он требовал безоговорочного подчинения. Учинив над ней физическое насилие, не мог успокоиться до тех пор, пока не сломает ее духовно, эмоционально и, наконец, умственно. Явившись к миссис Янси, Кэтрин уже была ненормальной – в той же степени, что и Лео. Но она переняла от него способность скрывать свое помешательство. После родов она на три дня утратила контроль над собой, но затем снова взяла себя в руки.
– Ненадолго, – напомнила Хилари.
– Да, – поддержал ее Джошуа. – Потом она наплела миссис Янси с три короба насчет того, что ее изнасиловал дьявол.
– Если я рассуждаю правильно, – сказал Тони, – рождение близнецов произвело в Кэтрин необратимые изменения в худшую сторону, причем одну стадию помешательства сменила другая, более серьезная. С одной стороны, грозила рухнуть ее легенда относительно Мэри Гантер. А с другой – близнецы родились «в сорочке». Лео увлекался сверхъестественным; Кэтрин и сама прочла несколько оккультных книг, поэтому у нее заработало воображение. Мысль о том, что она явилась невинной жертвой адского чудовища, показалась ей весьма привлекательной, потому что обеляла ее в собственных глазах, спасала от позора и чувства вины за то, что родила от собственного отца, то есть совершила тяжкий грех кровосмешения. Это тоже следовало прятать от людей, но хотя бы не от самой себя. Какая земная женщина устоит против дьявола, со всей его нечеловеческой мощью? Отныне она могла думать о себе не как о соучастнице, а как о несчастной невинной жертве.
– Но ведь, в сущности, так и было, – возразила Хилари. – Она явилась жертвой своего
– Так-то оно так, но Лео потратил немало времени и усилий, промывая ей мозги так, чтобы она чувствовала себя виноватой в их двухсмысленных отношениях. Это обычный образ действий не совсем нормального человека – с целью избавиться от чувства вины он склонен валить с больной головы на здоровую. Это прекрасно укладывается в прокрустово ложе нашего понимания Лео.
– Ну хорошо, – сказал Джошуа. – До сих пор я могу с вами согласиться. Возможно, это и не совсем верно, но, во всяком случае, не противоречит здравому смыслу. Итак, Кэтрин произвела на свет близнецов и на три дня утратила контроль над собой, а потом ухватилась за новую фантазию. Убедив себя в том, что ее изнасиловал дьявол, она получила возможность забыть о том, что это сделал ее отец. Так ей удалось вернуть себе какую-то долю самоуважения – впервые за многие годы своей сознательной жизни.
– Вот именно, – произнес Тони.
Хилари попыталась развить его теорию:
– Миссис Янси была единственным человеком, которому Кэтрин невольно открыла свою тайну. Поэтому, когда ее осенило насчет дьявола, она приложила максимум усилий, чтобы та узнала «правду».
– А когда миссис Янси все-таки не поверила, – продолжил Тони, – Кэтрин решила держать эту тайну при себе. Ей стало ясно, что и никто не поверит. Впрочем, для нее это не имело особого значения. Главное – она сама знала истину, которая, по ее мнению, заключалась в том, что ее изнасиловал дьявол. С этой истиной жить было гораздо легче, чем с той, прежней, – о Лео.
– Который к тому времени несколько недель как умер, – добавила Хилари, – так что некому было напоминать Кэтрин о том, что она предпочла забыть.
Джошуа на мгновение отнял руки от штурвала и вытер о рубашку.
– Я считал себя стреляным воробьем: мол, меня уже ничем не проймешь. Но от этой истории у меня аж вспотели ладони. Мне подумалось: есть ужасное дополнение к словам Хилари о том, что, раз Лео ушел из жизни, некому было напоминать Кэтрин об инцесте. Но чтобы продолжать верить в свой новый вымысел, ей необходимо было иметь перед глазами его живое свидетельство. Вот почему она не отдала ни одного из близнецов на воспитание.
– Правильно, – поддержал Тони. – Глядя на двух здоровеньких, абсолютно нормальных ребятишек, она искренне верила, что у них какие-то не такие половые органы. Они существовали в ее больном воображении, служа доказательством того, что их отец – дьявол. Близнецы стали существенной частью удобного для нее мировоззрения – удобного, разумеется, лишь по сравнению с прежним кошмаром.
В голове у Хилари мелькали разные догадки – со скоростью, превышавшей ту, с которой они неслись в «Сессне» на север, в Напу. Она быстро поняла, к чему клонит Тони, и попробовала продолжить сама:
– Итак, Кэтрин привезла близнецов в дом на утесе. Но ей было необходимо поддерживать в глазах окружающих легенду о Мэри Гантер. Так? А поскольку она могла предъявить жителям Санта-Елены только одного ребенка, она дала детям одно и то же имя и позаботилась о том, чтобы они не появлялись на людях вместе. Им предстояло вдвоем прожить жизнь одного человека.
– И постепенно, – сказал Тони, – двое мальчиков привыкли думать о себе как об одной и той же личности.
– Подождите! – взмолился Джошуа. – Допустим, на людях они могли выдавать себя за одно и то же лицо, носить одно имя. Это тоже нелегко переварить, но я попытаюсь. Но оставаясь наедине, между собой – должны же они были ощущать себя разными людьми.