Шорохи
Шрифт:
– Не обязательно, – возразил Тони. – У нас немало доказательств тому, что они думали о себе… как об одном индивидууме в двух ипостасях.
– Какие же это доказательства? – потребовал Джошуа.
– Письмо, обнаруженное в сейфе банка в Сан-Франциско. В нем Бруно написал, что его убили в Лос-Анджелесе. Он не сказал, что убили его брата, – нет, он воспринял эту смерть как свою собственную.
– Это письмо ничего не значит, – проворчал Джошуа. – Так, «мамбо-джамбо», без малейшего смысла.
– Смысл есть, – настаивал Тони, – с точки зрения Бруно, если допустить, что он не отделял себя от брата.
Джошуа покачал головой:
– Я все же не понимаю, как можно было убедить двух человек, что они – одно и то же.
– Вам наверняка приходилось слышать о раздвоении личности. Например, «Доктор Джекил и мистер Хайд». Или вспомните подлинную историю «Три лица Евы». Была еще книга об одной такой женщине – нашумевший бестселлер «Сибилла». У этой Сибиллы было целых шестнадцать отдельных существований. Так что, если я на правильном пути, с близнецами Фрай произошло нечто прямо противоположное. Вместо того чтобы вообразить себя четырьмя, десятью и более личностями, под давлением матери их два сознания слились в одно. Два человека составили одну индивидуальность. Такого еще не случалось и, может быть, никогда не случится, но это еще не значит, что оно невозможно в принципе.
– У близнецов не было другого выхода, – поддержала Хилари, – коль скоро им приходилось показываться поочередно на людях. Малейшее отклонение грозило им полным крахом.
– Но как? – воскликнул Джошуа. – Как она этого добилась?
– Возможно, мы никогда не будем знать наверняка, – ответила Хилари, – но у меня есть кое-какие предположения.
– У меня тоже, – сказал Тони. – Но давай сначала твои.
Начало смеркаться. По полу поползли тени, и Бруно испугался, что его застигнут в темноте. Он не мог включить свет, потому что генератор вот уже пять лет не работал. А в его карманном фонарике сели батарейки.
Он боролся с паникой. Ему было не так страшно остаться одному на улице: там все-таки был хоть какой-то свет – от жилых домов, фонарей, огней проносящихся автомобилей. Но в кромешной тьме закрытого пространства к нему неизбежно возвращались таинственные шорохи и ползающие по всему телу твари. Необходимо было любой ценой предотвратить это.
Свечи!
Мать всегда держала в кладовке за кухней пару коробок со свечами – на случай, если генератор выйдет из строя. При переезде Фрай не тронул их – как почти все остальное.
Он низко наклонился над мертвым Бруно и заглянул ему в глаза.
– Я на минутку отлучусь на кухню.
Забрызганные кровью, затуманенные глаза мертвеца смотрели на него в упор.
– Я мигом, – пообещал Бруно. – Только принесу свечи, чтобы меня не застигли впотьмах. Я подожду минуточку, пока я слетаю на кухню.
Его второе «я» продолжало хранить молчание.
Бруно подошел к лестнице, которая вела в спальню на второй этаж. На нее падал тусклый свет из чердачного окна. Но когда Бруно заглянул вниз, его взору предстала кромешная тьма.
Ставни.
Он открыл ставни только на чердаке; прочие помещения так и остались погруженными во тьму, чтобы ищейки Кэтрин ничего не заподозрили.
Бруно пригнулся.
Ни звука.
Ни единого шороха.
Пересиливая себя, он спустился в спальню второго этажа. Там было тихо.
Ни единого шороха.
На ощупь, вытянув руки, Бруно двинулся к выходу на лестничную площадку. Нащупал перила и застыл на месте.
Шорохи. Позади него.
Вот-вот настигнут.
Он вскрикнул и побежал вниз, на первый этаж. Шорохи преследовали его. Спотыкаясь, хватаясь за перила, добежал до кухни, а там начал красться вдоль стен, отмечая: вот плита, вот холодильник, шкафы, раковина, дверь в кладовку… И все это время он слышал шорохи у себя за спиной и орал как оглашенный.
В кладовке стояла страшная вонь. Бруно начал ощупью перебирать коробки и банки – пока наконец не понял, что без света ничего не найдет. Что-то ползло у него по лицу, норовило забраться в рот и в нос. Бруно вернулся на кухню, отыскал дверь черного хода на улицу и выломал ее.
Свет.
Тусклый вечерний свет заполнил кухню.
Бруно отдышался и побрел в кладовку. Там ему снова ударила в нос невыносимая вонь от взорвавшихся банок с консервами. Наконец он нашел свечи и не успевшие отсыреть спички; чиркнул спичкой, и взвилось маленькое пламя. У него полегчало на душе.
С Тихого океана находили свинцовые облака.
– Но каким образом, – повторил Джошуа, – Кэтрин удалось заставить близнецов думать и поступать как один человек?
– Вряд ли мы узнаем это наверняка, – ответила Хилари. – Думаю, дело в том, что она внушала им это с пеленок. Вбивала в детские головенки весь этот бред о знаке дьявола и не таких, как у других мальчиков, половых органах. Убеждала: как только люди узнают, кто они такие, их сразу убьют. К тому времени как они научились задавать вопросы, она успела их так обработать, что им даже не пришло в голову усомниться. Дети разделили психоз матери; ее галлюцинации стали для них реальностью. Близнецы, так же как Кэтрин, росли в атмосфере страха, под постоянным напряжением. В такой обстановке им нетрудно было усвоить главный урок Кэтрин, а именно: они одна и та же человеческая сущность. Это была длительная, упорная мозговая, эмоциональная и психическая осада.
К разговору вновь подключился Тони:
– Судя по записям доктора Раджа, Бруно знал о том, что они оба родились «в сорочке», и связывал это суеверие с вымышленной историей о дьяволе. Письмо из сейфа это подтверждает. Бруно писал, что не смеет обратиться в полицию, потому что полицейские могут узнать, кто он такой и что он всю жизнь прятался. Да, он считал себя сыном дьявола. Он впитал эти бредни с молоком матери – в буквальном смысле.
– Ну ладно, – сдался Джошуа. – Предположим, оба близнеца верили в то, что они – дети дьявола. Не могли не верить. Но как Кэтрин удалось внушить им, что они – один человек? И зачем?
– Мне легче объяснить зачем, – ответила Хилари. – Коль скоро детям было суждено поочередно появляться на людях под одним и тем же именем, Кэтрин не могла допустить ни малейших различий между ними. Иначе рано или поздно маскарад мог раскрыться.
– А что касается «как», – дополнил Тони, – то не следует забывать, что у Кэтрин был богатейший опыт по части того, как ломать молодые неокрепшие души. Не ее ли отец лепил как заблагорассудится? Думаю, она переняла у него кое-какие приемы. Набор телесных и психологических пыток. Она могла бы издать учебник.