Шотландская сага
Шрифт:
Катал продолжал работать, когда услышал, что еще одна дверь отворилась сзади него. Он не оглянулся, ожидая, что кто-то все равно пройдет мимо него в любой момент, но никто не шел. Случайно он рискнул посмотреть через плечо — и тяжелый каменный скребок со стуком выпал из его рук. В дверях каюты стояла девушка, которую он заприметил в день посадки на корабль, когда она поднималась по трапу с другими женщинами-заключенными в Вулвиче. Неожиданно Катал вспомнил, как в камере рассказывали, как члены команды корабля используют как хотят женщин-заключенных в течение дней, недель и месяцев продолжительного путешествия. Эту девушку наверняка
— Хочешь немного хлеба и сыра?
Девушка дважды повторила свой вопрос тихим голосом, пока Катал понял, что она обращалась к нему. Оглянувшись, он кивнул головой, не осмеливаясь что-нибудь сказать, хотя у него побежали слюнки при одной только мысли о позабытом вкусе. Он не ел сыра с тех пор, как подохла корова семьи Россов. До этого мать часто делала сыр, вкусный сыр по рецепту горцев. Он взял ломоть хлеба из муки грубого помола и такой же по размеру кусок сыра у девушки, почти испугавшись, что он исчезнет у него на глазах. Он с жадностью откусил большой кусок, набив полный рот, а потом отломил кусок от сыра и опустил его в карман штанов, чтобы потом поделиться с отцом и Мердо. Торопливо подобрав крошки, которые он уронил на мокрую палубу, он начал драить ее каменным скребком, потому что был уверен: в любой момент может выйти офицер из какой-нибудь каюты, чтобы посмотреть, почему он прекратил работать.
— Как тебя зовут?
Катал чуть не подавился последним куском хлеба с сыром и ответил девушке.
— Катал Росс. А тебя?
— Эми Макдональд. — В ее голосе прозвучало удовольствие. — Ты — шотландец. Мой отец тоже с Высокогорья, из Инвернесса. Он убит на войне, в битве при Ватерлоо.
— Мой отец тоже воевал. Там он и потерял руку. Инвернесс… Там нас и приговорили к каторге. Отца, Мердо и меня…
Взглянув на девушку, Катал неожиданно понял, что ему не хватает слов. Ее глаза были необыкновенно синими.
— Хочешь выпить? В каюте есть немного вина.
Катал почувствовал некоторую неловкость.
— А что, если твой мужчина обнаружит, что оно пропало?
Эми засмеялась, и ее смех ласкал слух, он так долго не слышал смеха.
— Ну и что из того? Я скажу, что это я выпила его.
Увидев выражение лица Катала, Эми Макдональд перестала смеяться и посмотрела на Катала долгим оценивающим взглядом.
— Видишь ли, Сэм Джолли, второй помощник капитана, не мой мужчина… а мой дядя.
— Твой дядя? В самом деле?
Эми кивнула, и Катал почувствовал неслыханное облегчение. Он тоже был несколько смущен.
— Тогда… ты ведь не заключенная, как все мы? Но я же видел, что ты поднималась на борт в кандалах.
— О, я такая же заключенная, как и все.
— Что же ты натворила? — Катал перестал скрести на некоторое время, а теперь возобновил свою работу с гораздо большей энергией, пока ожидал ее ответа.
— У нас кончились деньги, когда отец погиб, и меня отдали в услужение. Я была служанкой в большом доме в деревне, когда пришло письмо с сообщением, что моя мама сильно больна. Хозяйка не отпустила меня, поэтому я убежала. Я взяла с собой немного еды и немного денег — но только то, что мне полагалось за работу. Меня поймали, прежде чем я добралась до дома. К тому же все равно было уже поздно, моя мама умерла, а меня приговорили к десяти годам каторги. Мой дядя, брат моей мамы, предлагал
Казалось, Эми Макдональд ожидала, какое впечатление произвел ее рассказ на Катала. Когда никакой реакции не последовало, она протянула ему кружку с наполовину разбавленным водой ромом.
— А как ты сюда попал?
Между глотками, он рассказал ей свою историю, и она сочувственно кивала головой.
— Мой отец часто говорил мне о выселении. Пока он был на войне, это случилось с некоторыми его родственниками.
Катал вручил ей пустую кружку, и она отнесла ее в каюту. Напиток разлился теплом в его желудке, и он накинулся на пол коридора с усиленным рвением. Когда она снова встала в дверях каюты, он сказал, не прекращая работы:
— Что с тобой будет, когда мы доберемся до места каторги?
— Мой дядя говорит, что он позаботится, чтобы я попала в хорошую семью. А что будет с тобой?
Катал пожал плечами.
— Я еще не задумывался об этом, но я надеюсь, что отец, Мердо и я останемся вместе…
— Мердо — это такой высокий, рыжий, с бородой?..
Внезапно они услышали голоса около люка, ведущего вниз. Эми едва успела захлопнуть дверь каюты, как моряк, который определил Катала на эту работу, застучал, спускаясь но лестнице.
— Пошли, парень. Я думаю, на сегодня хватит. Пора отправляться вниз.
— Я почти все сделал. — Катал низко нагнул голову над скребком. Он боялся, что матрос учует запах рома.
— Гм! Ты, должно быть, усердно трудился, когда старший помощник двинулся в обход. Он говорит, что ты — единственный из всех, кто делает работу должным образом. Теперь это будет твоей постоянной обязанностью. Скиннеру трудно угодить. Давай, старайся и дальше, а я и мои друзья прибережем для тебя чего-нибудь во время кормежки, ладно?
Вернувшись в камеру, Катал отдал сыр отцу и Мердо, и они смаковали его так же, как и он. Мердо скептически отнесся к истории Эми Макдональд, но сказал:
— Я не пробовал такого сыра с тех пор, как сдохла наша корова. Не обижай эту девчонку, Катал.
Неожиданно опечалившись, он добавил:
— Интересно, что сейчас делает наша мать.
И сразу же удовольствие от лакомого кусочка испарилось, когда Энгус Росс подумал о жене и младших детях, которых он оставил в Гленелге.
— Мысли о вашей матери и остальных не дают мне спать ночью, Мердо, даже если я напоминаю себе, что не в силах им чем-то помочь. Все, что нам остается, это положиться на Энди и Хью Маккримона. Больше им никто не поможет.
Простак выжил после повторной порки, получив еще сотню ударов, только благодаря жалости матроса, в руках которого была «кошка». Удары падали на наименее покалеченные части тела несчастной жертвы, с минимальной силой, просто чтобы удовлетворить садистские наклонности старшего помощника. Но и при всем этом несчастный впал в бессознательное состояние прежде, чем процедура была закончена, и ропот возмущения заключенных стал настоящим ревом, среди которого слышались голоса женщин.