Шпага императора
Шрифт:
Может, и ошибаюсь, но сейчас над этим рассусоливать некогда, да и поздно.
Минёры и моряки-гвардейцы засели в окопчиках, а я оттянулся к своим.
Солдат Третьего корпуса уже построили для отражения атаки - благо, что противник на плечах не висел, и кое-какое время имелось.
Навскидку - от Первой гренадёрской остался максимум полк, от пехотинцев Коновницына - приблизительно столько же.
Одно утешает - подчинённых Понятовского ребята потрепали весьма солидно. Не случайно поляки не посмели преследовать накоротке. Да и их
Но пехота перестроилась и пошла. Одной батареей не остановить, конечно.
Полверсты... Триста метров...
Перед шеренгами атакующих вздыбилась земля. В десятке мест, с дискретностью в несколько секунд, им в лица выплеснуло пламенем и полетела щебёнка.. Полетела в головы, в грудь, в ноги... Неважно! Главное, что этим мы смахнули с шахматной доски сражения пару сотен 'чёрных пешек'. Это как минимум пару сотен - ведь выиграли ещё и темп, сбили атакующий порыв. А за это время артиллеристы, финляндцы и мои егеря выкосили своим огнём ещё несколько десятков вражеских жизней.
А вот из подрывников тех фугасов выжил только один, тот, которого при взрыве не только контузило, но и завалило землёй. Остальных либо застрелили, когда они, поджегши шнуры, бросились к своим, либо закололи штыками, ещё не успевших прийти в себя после близкого взрыва. Причём, после боя, можно было увидеть, что в их уже безжизненные тела тыкал своим железом, чуть ли не каждый проходивший мимо вражеский пехотинец.
На войне, как на войне, конечно, но как хотелось надеяться, что уцелеют эти героические ребята!..
Польские шеренги приблизились ко второй линии фугасов. И стали раздаваться в стороны перед 'плохо замаскированными' пустышками...
Чего и требовалось добиться: снова огонь в лица, в хари, в рожи... Причём, на этот раз горящий скипидар.
И пошли бы на хрен все сторонники 'рыцарской войны' - мне поручено защитить фланг армии, и я это сделаю любым возможным способом. Сделал. Сделал, что мог, а дальше пусть хоть в бою прикончат, хоть всеармейской обструкции предают...
И плевать мне на всех чистоплюев, извините за каламбур. Те, кто стояли в данный момент рядом со мной, смотрели на бегающие факелы и смешавшиеся ряды с большим удовольствием, и не стеснялись его выказывать. И, кстати, поняли, что в случае чего пощады не будет. Поэтому встанут насмерть, наглухо.
– Ваша работа, майор?
– со спины приблизился сам Тучков.
– Зло вы их. Но спасибо! От всего корпуса спасибо!
Обернувшись и узнав командира Третьего, (скорее догадавшись, чем узнав) я, разумеется, молча поклонился.
Николай Алексеевич был страшен. В смысле - великолепен. Кровь на лице, на мундире, рука на перевязи, глаза горят... Реально пышут яростью и светом. Честное слово, никогда такого не видел! Вообще лицо весёлое и злое...
– Играть атаку!
– крикнул генерал, слегка развернувшись назад.
Лихо! Тут бы в обороне отмахаться,
Хотя, может и правильно - если уж ударить, то сейчас, пока поляки в некотором состоянии офигевания...
И тут, как по заказу, донеслось 'А-а-а!' слева. Из леса. Ломанули из-за деревьев ратники Московского ополчения.
Один из выживших французов описывал это так: '... высокий лес ожил и завыл бурею. Семь тысяч русских бород высыпало из засады. С шумным криком, с самодельными пиками, с домашними топорами они кидаются на неприятеля и рубят людей как дрова.' [14]
Потери среди ратников, конечно, были три к одному, всё-таки мужик с топором или пикой несерьёзный противник для обученного пехотинца, но своё дело ополченцы сделали: и внимание отвлекли, и ужас среди противника посеяли...
14
Из реальных воспоминаний офицера Винтурини.
А тут и наши барабаны зарокотали, пошла стена ощетинившейся штыками пехоты навстречу атакующим.
– А нас с вами не пускают, - ко мне подошёл расстроенный Горемыкин.
– Приказано отвести людей на защиту батареи.
Ох уж мне эта гвардия! Только дай им со своими саблями и тесаками на штыки броситься...
– Я так думаю, Григорий Калинович, что нам и возле пушек крови хватит. Всё только начинается. Отходить, так отходить. Кречетов!
– Здесь, ваше высокоблагородие!
– подбежал Лёшка.
– Веди наших на курган, к орудиям. Вон, за моряками двигайте.
– А вы?
– округлил глаза унтер.
– Я следом. Иди, давай.
Кавалерии среди наступавших не наблюдалось, поэтому, во всяком случае, пока, вполне можно было задержаться и пронаблюдать развитие событий с относительно небольшого расстояния.
В хорошую оптику стали вполне различимы даже медные кокарды в виде валторн на конфедератках вражеских солдат. Вольтижёры Герцогства Варшавского уже сомкнули ряды, и надвигались с мрачной решимостью. Небольшое численное превосходство у поляков имелось, но... Не может быть, чтобы они смогли опрокинуть наши великолепные полки. Не может! Не верю!!
Первыми шарахнули залпом финляндцы. Этот егерский полк шёл вперёд нехарактерным для данного рода пехоты сомкнутым строем, явно не собираясь 'рассыпаться', как предназначено стрелкам, тем, чьё главное оружие пуля, а не штык. А у них и не штык, на самом деле - к штуцеру 'пристёгивался' кортик, а не та трёхгранная смерть, которую использовала линейная пехота.
Сближение продолжалось. Пришла пора и для 'гладкоствола'. Ружья начала девятнадцатого века били шагов на триста, но прицельный огонь открывали, как правило, на дистанции не более двухсот, а то и поближе. Да и 'прицельным' его назвать нельзя: стреляли в строй, а не в конкретного человека.