Шпион смерти
Шрифт:
— Давайте попробуем ошеломить террориста, — прошептал Фрам Динесену. — Когда он начнет открывать дверь, вы станете с одной стороны, я — по другую сторону проема, и как только он покажет свою физиономию, мы бьем его по кумполу и…
— А если он будет не один? И наш удар окажется не… не очень чувствительным? Что мы в наручниках можем противопоставить автомату «Узи»? — засомневался датчанин.
— Наши ноги.
— Чтобы убежать?
— Зачем бежать? Ногами будем драться. И наручниками тоже.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением покачал головой Динесен.
В доме на некоторое
— Может быть, они все уже убиты? — высказал предположение клерк.
Ему никто не ответил, хотя каждый суеверно подумал именно об этом. Надежда тлеет слабой искоркой глубоко в душе, а если ее выпустить наружу, то она может и не сбыться. В подтверждение этого за дверью раздались тяжелые шаги — так уверенно могли ходить только террористы. Проникшие в дом полицейские при передвижении по дому соблюдали бы известную осторожность.
— Это Клотц, вперед! — прошептал Фрам и стал по левую стороны двери, кивком головы приглашая Динесена занять место напротив. Старший криминаль-ассистент, привыкший подчиняться только своему начальству, беспрекословно выполнил команду, исходившую от иностранца, считавшегося всего несколько часов тому назад объектом слежки его бригады. Мысль об этом аномальном явлении мелькнула у него в голове, но тут же пропала. Он весь напрягся в томительном ожидании, занеся, как и канадец, руки над головой. В его сознании запечатлелось посуровевшее лицо Брайанта и застывшие в испуге бледные маски кассирши и клерка.
Как во сне он услышал лязганье замка и увидел показавшегося в дверном проеме Клотца. Почти одновременно канадец исторг то ли татарский, то ли индейский душераздирающий клич и обрушил на голову террориста удар обеих рук. Раздался слабый характерный хлопок, напоминающий выстрел из детского пистолета, и тело Брайанта стало медленно оседать на пол. Ничего не помня, дрожа всем телом, Динесен навалился на пошатнувшегося от неожиданного нападения террориста и со всей силой нанес ему удар в темя. Немец со стоном рухнул мешком наземь и выронил из рук тяжелый пистолет с глушителем. Динесен, издавая жалобные крики, задыхаясь от охватившей все его существо злости, начал без разбора молотить обмякшее тело ногами, пока не выдохся и не упал рядом с ним на пол, закрыв в изнеможении глаза.
Он слышал, как где-то рядом за стеной возобновилась короткая перестрелка, как в банк ворвались наконец спецназовцы. Потом возникли несколько знакомых лиц в полицейской форме, которые заполнили комнату с заложниками и стали хлопать его по плечу, пытаясь то ли подбодрить, то ли утешить. Какой-то полицейский чин стал деловитым тоном отдавать распоряжения, чтобы вызвать врача. Перед глазами мелькнуло радостное лицо Калле, но Йенс Динесен безучастным, невидящим взором наблюдал за всем происходящим со стула, на который его кто-то посадил. Над распластавшимися на полу телами Брайанта и Клотца склонился врач. Он пощупал пульс у того и другого и что-то сказал полицейскому.
Пришли санитары и унесли на носилках Клотца.
— Это ты так здорово его отделал? — осведомился
— Что с ним? — хриплым голосом спросил Динесен, еле заметно кивая в сторону своего недавнего подопечного.
— Ранен в брюшную полость, потерял много крови… — начал было полицейский.
— Так какого же черта вы медлите? — закричал Динесен. — Вы для чего здесь находитесь? Чтобы вытереть нам слезы и сопли?
— Позвольте, господин… господин Динесен, что вы себе позволяете? — фальцетом вскрикнул чин, но старший криминаль-ассистент уже не слушал его. Он подошел к Брайанту, стал на колени и прислонил ухо к сердцу. В этом положении его застали санитары «скорой помощи», которые пришли с носилками, чтобы забрать с собой тяжело раненного.
Динесен позволил им поднять себя с пола и осторожно положить Брайанта на носилки. Но он не поддался ни на какие уговоры, чтобы оставить раненого. Он взял Брайанта за вялую руку и пошел вместе с носилками к выходу. На Агнетевай стояла толпа зевак и журналистов. Многочисленные полицейские вышагивали перед налогоплательщиками с горделиво поднятыми головами и чувством исполненного долга. Кто-то из толпы крикнул: «Молодцы!» Динесен, не выпуская руки канадца из своей, хотел было разразиться в их адрес сердитым замечанием, но потом махнул рукой и сел в машину «скорой помощи».
По дороге в госпиталь Брайант пришел в сознание и, вероятно, захотел что-то сказать, едва шевеля запекшимися, серыми губами. Он узнал Динесена и попытался улыбнуться, но вместо улыбки вышла кривая гримаса.
В госпиталь доехали быстро. Санитары открыли заднюю дверь, чтобы взять носилки с раненым.
— Держись, Брайант, я не дам им тебя укокошить, — кивнул Динесен в сторону притихших санитаров, не осознавая, что впервые в своей оперативной жизни перешел со своим объектом на «ты».
Фрам, бледный, как полотно, в знак согласия закрыл веки, а когда снова открыл их, то увидел, что датчанин плачет.
— Не плачь, инспектор, — еле слышно, одними губами, прошептал Фрам. Криминаль-ассистент низко наклонился к нему, чтобы услышать. Фрам помолчал, а потом, напрягаясь изо всех сил, добавил: — Ты знаешь… я все думаю про наш разговор… там, в банке… Вспомнил одно изречение… Кто-то сказал, что в юности отец казался ему дураком, но когда… когда повзрослел, то обнаружил… что отец… здорово поумнел.
…В госпитале Сундбю Стивена Брайанта сразу направили в операционную, а Динесен остался сидеть в коридоре и ждать. Он на минутку отлучился в холл, чтобы позвонить домой и сообщить, что с ним все в порядке.
— Йенс, ты где? Почему ты не едешь домой? — тревожным голосом допытывалась у него жена.
— Хельга, дорогая, не волнуйся. У меня срочное служебное дело. Обедайте без меня.
Через два часа к нему вышла медсестра и сообщила, что операция продлится еще некоторое время и что ему лучше поехать домой и позвонить им оттуда. Динесен с недоверием посмотрел в ее сторону, но ничего не сказал, развернулся и пошел на выход.