Шпион
Шрифт:
Белл покачал головой.
— Хватит разговоров. Вот идут устрицы, а нам обоим завтра рано вставать.
— Ты только посмотри на них! — Марион вытащила из раковины огромную устрицу, отправила в рот, позволила ей скользнуть в горло и спросила с улыбкой: — Мисс Ленгнер так красива, как говорят?
— Кто говорит?
— Мадмуазель Дюваль встречалась с ней в Вашингтоне. Очевидно, и на Восточном побережье есть влюбленный в нее мужчина.
— Она прекрасна, — сказал Белл. — Исключительные глаза. Думаю, если бы она не горевала, была бы
— Не говори мне, что ты тоже увлекся.
— Дни, когда я мог увлечься, позади, — улыбнулся Белл.
— Ты скучаешь по ним?
— Будь любовь тяготением, я парил бы в невесомости. Что мадмуазель Дюваль делает в Вашингтоне?
— Соблазняет морского министра, чтобы ее наняли снимать фильм о том, как Великий белый флот входит в Золотую бухту Сан-Франциско. По крайней мере таким же манером она получила заказ на съемки отхода флота от Хэмптон-роуд прошлой зимой. Думаю, сейчас она пользуется той же тактикой. А почему ты спрашиваешь?
— Строго между нами, — серьезно сказал Белл, — у мадмуазель Дюваль была долгая любовная связь с капитаном французского флота.
— Конечно! Когда ей хочется быть особенно романтичной, она намекает на «mon Capitaine».
— Mon Capitaineзанимается дредноутами — иными словами, этот француз шпион, а она скорее всего работает на него.
— Шпион? Да она такая болтунья и сплетница!
— Морской министр дал Джо Ван Дорну список из двадцати иностранцев, которые в Вашингтоне и Нью-Йорке пытаются добывать сведения в интересах Франции, Англии, Германии, Италии и России. Большинство производят впечатление сплетников и болтунов, но приходится разбираться с каждым.
— Не японцы?
— Их много. Двое из их посольства — морской офицер и военный атташе. И импортер чая, живущий в Сан-Франциско.
— Но что может мадмуазель Дюваль снять во флоте такого, чего не снять нам остальным?
— Съемки могут быть предлогом, чтобы познакомиться с офицерами, которые будут излишне много болтать с привлекательной женщиной. А что значить «нам остальным»?
— Со мной только что связался Престон Уайтвей.
Белл чуть сощурился. Богач Уайтвей унаследовал несколько калифорнийских газет. Он превратил их в мощную желтую газетную сеть и в новостную кинокомпанию, где Марион начинала работу, прежде чем стала снимать популярные кинофильмы.
— Престон попросил меня снять приход Великого белого флота в Сан-Франциско для своего «Пикчер уорлд».
— Газеты Престона уже неделю предсказывают войну с Японией.
— Он напечатает все, лишь бы продать газету.
— Это одноразовая работа?
— Можешь быть уверен, я не пойду к нему в наемные работники — только в высокооплачиваемые контрагенты. И могу втиснуться в расписание здешних съемок. Что думаешь?
— Нужно отдать должное Уайтвею. Он очень настойчив.
— Не думаю, что он и сейчас смотрит на меня с такой точки зрения… почему ты смеешься?
— Считаю, что он по-прежнему мужчина и не слепой.
— Я хочу сказать: Престон знает, что я недоступна.
— К настоящему времени он уже должен это понять, — согласился Белл. — Если память мне не изменяет, когда мы в последний раз были в его обществе, ты пригрозила застрелить его. Когда уезжаешь?
— Не раньше первого мая.
— Хорошо. На следующей неделе спускают на воду «Мичиган». Капитан Фальконер устраивает большой прием. Я надеялся, ты пойдешь со мной.
— С удовольствием.
— Для меня это возможность понаблюдать за болтунами в комнате, полной американцев, у которых могут слишком развязаться языки. Ты обеспечишь укрытие и дополнительную пару ушей и глаз.
— Что, по-твоему, женщины надевают по случаю спуска на воду броненосцев?
— Как насчет той шляпы, перед которой расступаются мужчины? — улыбнулся Белл. — Или можешь спросить мадмуазель Дюваль. Готов поспорить, что она тоже там будет.
— Мне не нравится, что она знает, что ты детектив. Это может быть опасно для тебя — если она поймет, что ты шпион.
Десятью кварталами дальше по Бруклину у Ледяного Уикса все шло, как по нотам.
Прежде всего ему удалось пройти четыре квартала от надземки до отеля «Камберленд» так, что его не заметил никто из тех, кто мог бы донести Томми Томпсону. Пересекая Бродвей, он прошел буквально под носом у Дейли и Бойла, детективов-специалистов по карманникам, которые направлялись на свое обычное место работы, Метрополитен-опера: Уикс был в костюме-тройке (который кто-то проветривал на пожарной лестнице в Бруклине) и они не обратили на него внимания.
Затем детективы в вестибюле «Камберленд-отеля» были заняты, сдавали-принимали смену. Ни один из них не посмотрел на Уикса дважды. Хотя его обувь не походила на начищенные туфли дипломированных врачей, членов американского общества патологии.
Джимми Кларк, похожий в своей форме коридорного на шарманщика с обезьянкой, старательно смотрел сквозь него, словно у них чуть раньше в этот день не было «разговора».
— Коридорный!
Джимми подбежал, нагнув голову, чтобы скрыть страх и ненависть в глазах.
— Да, сэр?
Уикс отдал ему багажную квитанцию на побитый старый чемодан, который заранее доставил в отель, и дал монетку.
— Поставь мой чемодан на тележку и жди меня у входа на встречу Академии. Мне нужно попасть на пароход, и я не хочу беспокоить остальных, когда буду уходить.
Джимми Кларк сказал:
— Да, сэр.
Уикс не знал, как ему повезло. В отель вечером шло множество постояльцев с Большого Белого Пути, врачи собирались на заседание, и потому работники отеля были слишком заняты, чтобы заметить странный акцент. Одетый в костюм выпускника колледжа, Уикс все равно говорил как человек, всю жизнь проведший в Адской кухне, и всякий, кто прислушался бы к его словам, услышал бы: «Не хчу бескоить тшленов, када бду ухдить».