Шпионаж и любовь
Шрифт:
Когда Кристина впоследствии рассказывала о своих приключениях, она упоминала, как ехала во время войны из Вены в Краков. Возможно, она не хотела раскрывать точную информацию, но и дар рассказчицы просил выхода, так что в ее воспоминаниях факты смешаны с фантастическими деталями. Заметив, как к ней направляется вооруженный патруль, проверявший пассажиров поезда, она больше всего беспокоилась о пакете с бумагами, который везла с собой. Она быстро обдумала варианты: избавиться от документов, спрыгнуть с поезда на ходу, не дожидаясь досмотра. Но ни то, ни другое нельзя было сделать, не привлекая внимания, а потом двери купе открылись, и вошел офицер в форме гестапо. Кристина бросила на него быстрый, кокетливый и оценивающий, взгляд. Вскоре они уже непринужденно беседовали, и она попросила, не будет ли он настолько любезен, чтобы помочь ей провезти пакет с чаем, купленным на черном рынке для больной матери. За такой пакет чая ее могли расстрелять, но то, что в нем было на самом деле, привело бы ее перед расстрелом в пыточную камеру гестапо.
К счастью, офицер оказался любезен и проявил готовность помочь: он взял у нее пакет, положил его в свой чемодан и вернул перед расставанием на центральном вокзале Варшавы [9]. Кристина благополучно доставила свои документы.
Порядок и оживление на станции создавали ложное представление о том, что ждало ее впереди. Варшавский вокзал не был разрушен нацистскими бомбардировками, поезда шли на восток, переправляя туда войска и
После двадцати лет независимости Польша снова оказалась занята: на западе немцами, на востоке русскими, а Варшава находилась между ними, в так называемой зоне генерал-губернаторства. Повсеместно действовал закон военного времени с наказаниями в виде заключения в концентрационных лагерях или расстрела. В германской зоне граждане обязаны были регистрироваться у нацистских властей, которые устанавливали одну из четырех категорий: этнический немец, немецкий гражданин в трех поколениях, не немец – но и не еврей, еврей. В рамках этих групп людей распределяли по способности к работе и политической лояльности, соответственно выдавали документы и продовольственные карточки, отражающие ценность человека для нацистского режима: немецкий рабочий получал 4 000 калорий в день; не занятый в производстве еврей – меньше 200 калорий или ничего, кроме голода, в гетто, созданном осенью 1940 года. Не хватало бензина, соли, сахара, мяса, одежды и топлива. Очереди за хлебом собирались перед булочными задолго до рассвета. Говядину резервировали для немцев, и любой поляк, которого поймали на покупке или употреблении говядины, подлежал расстрелу. Любые формы сопротивления, в том числе укрытие евреев или обладание беспроводным радиоприемником, наказывались расстрелом. Показательные казни проводились ежедневно. Со временем расстрелы зачастую заменялись повешениями.
Предполагалось, что в Варшаве Кристина смешается с местными и не будет привлекать внимания, пока не установит связи с сопротивлением. Вместо этого, шокированная разрухой и новым режимом, она отправилась прямиком в квартиру матери. Еврейское население города было отделено от остальных граждан почти сразу после прихода немцев, но Стефания по-прежнему жила в пригородном доме, который когда-то делили с ней Кристина и ее брат – по адресу улица Розбрат, 15.
Уверенная в том, что ее защитят аристократическое имя и католическое крещение, а также свободно говорившая по-немецки, Стефания игнорировала нацистские указы о регистрации евреев. Жизни в гетто она предпочла риск разоблачения, ареста и расстрела. От матери Кристинаузнала, что ее брат Анджей и несколько кузенов сражались с захватчиками и присоединились к одной из групп подпольного Сопротивления из числа тех, которые позднее вольются в Армию Крайову. В ответ Кристина рассказала матери о путешествии через горы, о телах, замерзших в снегу, но ни словом не упомянула о причинах своего возвращения в Польшу. Она оставалась у Стефании два дня, они разговаривали, плакали, смеялись, спорили – Кристина умоляла мать покинуть столицу. На третье утро Стефания настояла на том, чтобы они вместе вышли на улицу и помолились в церкви св. Александра на площади Трех Крестов. Опасаясь, что ее дальнейшее присутствие подвергает мать лишней опасности, Кристина ушла в город.
«Варшава – источник всех наших несчастий, – писал Ганс Франк, суровый генерал-губернатор оккупированных немцами польских территорий. – Она – фокус всех беспорядков, место, из которого распространяется по всей стране недовольство» [10]. Франк, бывший юридический советник Гитлера, был назначен на пост гауляйтера Польши в октябре 1939 года. К началу 1940-го он развернул кампанию жестокого террора против растущего польского сопротивления и населения в целом. По словам Гиммлера, поляков следовало учить «считать до пятисот, писать свое имя и знать, что богоустановленный порядок означает покорность немцам» [11]. Все население жило в постоянном страхе ареста, пытки, высылки или уничтожения. Пристрелить могли по любому поводу – не только за спрятанное оружие, нарушение комендантского часа или торговлю на черном рынке, но и за антинацистские высказывания или за то, что не уступил дорогу солдату вермахта на улице. Вскоре после начала оккупации была введена политика «коллективной ответственности», когда за любое нападение на германского солдата казнили случайных польских граждан. Стандартное соответствие: сто поляков за одного убитого немца, но иногда число казненных было и вчетверо больше этого уровня, а списки с именами убитых вывешивались на улицах [12]. Признаваясь в разговоре с коллегой, что его «миссия» состоит в том, чтобы «покончить с поляками любой ценой», Франк хвастался, что не в состоянии предать гласности имена всех расстрелянных поляков, потому что «лесов Польши не хватит на производство бумаги для этого» [13]. Но польское сопротивление ответило на жестокость нацистов усилением своей деятельности, и вскоре Польша стала статистически самой опасной из оккупированных территорий, и военнослужащие Третьего рейха особенно боялись направления в Варшаву [14].
В отличие от многих оккупированных стран, Польша никогда не имела значительной фракции коллаборационистов, не говоря уже о вожде типа Квислинга. Перед лицом свирепого преследования у поляков оставалось два варианта поведения: абсолютная покорность и тайное сопротивление. В течение месяца после разгрома польской армии подпольная пресса уже располагала двумя еженедельными газетами в столице [38] . Власти Третьего рейха сразу взяли все периодические издания под контроль, запретили оптовую закупку бумаги и объявили распространение неподцензурных публикаций преступлением, за которое карали смертью. Ежедневная газета, дайджест новостей Би-би-си, и еще шесть периодических изданий появились в течение следующих двенадцати месяцев, и все они сообщали вести от союзников. К 1941 году хорошо организованная пропаганда сопротивления насчитывала большое число изданий на польском и немецком – последние призваны были деморализовать оккупантов. Некоторые издания были сатирическими, другие представляли собой «черную пропаганду», якобы изготовленную группами политических диссидентов в Германии, причем сделаны были так хорошо, что гестапо активно искало источники таких публикаций в самом Рейхе. Выпускали поддельные карты, фальшивые документы и продуктовые карточки, даже прокламации Третьего рейха; однажды к утру по городу расклеили плакаты с приказом всем немецким гражданским лицам немедленно эвакуироваться – это вызвало хаос на железнодорожных вокзалах [15].
38
Первая из них, «Информационный бюллетень», выходила регулярно следующие пять лет и имела тираж свыше 50 000 экземпляров.
Также быстро сложилась обширная подпольная сеть снабжения. Она занималась поставкой оружия и боеприпасов не только для одноразовых операций, таких как саботаж на железной дороге и убийство отдельных нацистских офицеров, но и для подготовки общего восстания, которое, как надеялись, будет поддержано силами союзников. Оружие, оставшееся от сентябрьской кампании, было дополнено тем, что доставили союзники в ходе немногочисленных авиационных акций, скоординированных Колином Габбинсом, а также оружием, захваченным или купленным у офицеров или солдат вермахта. Но большинство бомб, таймеров, автоматов и оружия ближнего боя тайно производилось в подпольных мастерских или на польских заводах, управляемых немцами, где рабочие прикрепляли над своими станками поверх нацистских инструкции, полученные от Сопротивления. Нервы у патриотов были поразительно крепкие. Когда возникали проблемы с сырьем или деталями, некоторые из тысяч насильно рекрутированных и направленных на заводы Германии рабочих перенаправляли грузы в Варшаву, и те – благодаря немецкой пунктуальности – быстро прибывали на место. К началу 1944 года польская Армия Крайова посылала фальшивые заказы на все крупные заводы Германии. К тому времени практически все население Варшавы поддерживало Сопротивление, пассивно или активно, и за четыре года было накоплено достаточное количество оружия и взрывчатых материалов для начала настоящей партизанской войны [16]. Несмотря на аресты, высылку и казни, к 1944 году Польша стала крупнейшим центром сопротивления в оккупированной Европе, и вооружены были свыше трехсот тысяч мужчин и женщин. Кроме того, в 1942 году было организовано польско-еврейское сопротивление, и это помогло спасти свыше ста тысяч человек, обреченных на гитлеровское «окончательное решение еврейского вопроса» [17].
Однако в феврале 1940 года, когда Кристина впервые прибыла в оккупированную Варшаву, в городе действовали лишь разрозненные, стихийно возникавшие группы сопротивления, у каждой была своя разведывательная сеть, свои методы пропаганды и осуществления актов саботажа. Все они готовы были вступить в контакт с правительством в изгнании, найти финансовую поддержку, так что курьеры из-за границы оказывались весьма востребованы. Кристина поговорила с целым рядом надежных друзей, обращаясь к ним с просьбой рекомендовать ее нужным людям. Она была еще новичком в игре, так что ей не хватало навыков секретности. Кажется, она всем и каждому рассказывала об ужасах, пережитых в горах, оставляя слишком явный след [18]. Вскоре в кругах сопротивления возникла дискуссия о том, действительно ли Кристина Скарбек-Гижицка, она же Зофья Анджеевска, является агентом британской разведки и можно ли ей доверять.
Одна из таких подпольных сетей, ZWZ (далее Союз борьбы), возглавляемая группой польских офицеров высокого ранга, верных правительству в изгнании, с осторожностью отнеслась к Кристине как британскому агенту [39] . Поляки готовы были яростно сражаться за свою независимость от британских союзников, несмотря на потребность в помощи, в этом отношении они превосходили все другие движения сопротивления в Европе. Они не только успели создать собственную разведывательную сеть, но и запустили свою систему радиокодов и частот. Стремление к автономии отчасти вдохновлялось долгой историей заговоров и подпольной борьбы в Польше и долгих лет оккупации разными чужими режимами, а также общим недоверием к британской внешней политике, вполне оправданным в сложившихся обстоятельствах. Поляки хотели от британцев оружие и деньги, но первый тайный британский авиарейс в Польшу, сбросивший стратегический груз, состоялся лишь в феврале 1941 года. Операция доказала, что связь по воздуху возможна, но «настоящий урок», по словам Питера Уилкинсона, заместителя Габбинса, состоял в «совершенной неосуществимости попыток снабжения подпольной армии в Польше средствами авиации из Великобритании» [19]. Ни Габбинс, ни польский генеральный штаб не готовы были принять эту правду, но ограниченное число полетов и отсутствие доступных авиабаз сделало объем британских поставок в Польшу совершенно недостаточным [40] [20]. Тем не менее польские сети сопротивления стали существенным источником информации о военном потенциале Третьего рейха [21]. Союз борьбы не видел выгоды в сотрудничестве с кем-то, напрямую отчитывающимся перед Великобританией, предпочитая опираться на собственную разведку. Более того, Кристина не имела опыта в операциях под прикрытием и была слишком хорошо известна в польской столице. В Союзе борьбы решили, что она окажется лишним бременем.
39
ZWZ, или Zwictzek Walki Zbrojnej (Союз вооруженной борьбы). Он действовал вплоть до февраля 1942 г., когда официальная Армия Крайова (АК), верная польскому правительству в изгнании, была окончательно сформирована на базе ZWZ и поглотила большинство польских групп сопротивления.
40
Питер Уилкинсон позднее утверждал, что для осуществления первоначального плана Габбинса по поставкам в Польшу, Чехословакию и Францию потребовалось бы невозможное количество в 8 000 вылетов. В действительности удалось выполнить 485 успешных рейсов и доставить 600 тонн груза для Польши. Это одна десятая вооружения, доставленного в Грецию, и меньше четверти присланного в Югославию. Великобритания больше преуспела с обучением польских военных, агентов и пилотов на британской территории.
Неунывающая Кристина была твердо намерена установить контакт с некоторыми независимыми группами сопротивления. Первыми были «Мушкетеры», созданные и возглавленные «эксцентричным изобретателем и инженером» Стефаном Витковским [22]. Он был на пять лет старше Кристины; честолюбивый специалист в области авиапромышленности, чья уверенность и связи помогали находить финансирование и реализовать целый ряд невероятных проектов, прежде чем его карьера рухнула вместе с частью польского замка в результате неудачного испытания механизма «лучей смерти» [23]. Затем он отправился во Францию и Швейцарию, где работал над созданием авиамоторов и установил связи с польской и, возможно, британской разведкой, для которых он «анализировал» состояние германской промышленности [41] . После поражения Польши в 1939 году Витковский использовал базировавшуюся в Швейцарии компанию как прикрытие для тайной деятельности. Он привлек бывших офицеров противотанкового («мушкетного») подразделения и вместе с ними вскоре сформировал разведывательную организацию, довольно прямолинейно названную «Мушкетерами» [24]. К 1940 году у них были ячейки разведки и контрразведки по всей Польше, а также курьерская сеть, протянувшаяся через Будапешт в Швейцарию и Францию [25]. Руководство Союза борьбы уважало Витковского как харизматичного лидера и блестящего организатора, но считало его слишком непредсказуемым. Напряжение между ними нарастало по мере того, как становилось ясно, что Витковский не намерен переподчинить «Мушкетеров» польскому Верховному командованию и собирается установить прямые контакты с британской разведкой. Как только пошел слух, что британский агент ищет контакты в сопротивлении в Варшаве, Витковский быстро организовал встречу.
41
В истории «Мушкетеров» Романа Бучека говорится, что Витковского привлек к разведывательной работе Стефан Майер, руководивший довоенной польской операцией по взлому кодов «Энигма», благодаря которой в Великобритании смогли разработать систему чтения «Ультра-Энигма», оказавшую огромное влияние на ход войны.