Шпионы иностранных разведок. Сборник рассказов

Шишковская Ирина

Мать встала и демонстративно начала собирать посуду со стала.

Неожиданно Виталий решил вмешаться:

– Алевтина Ивановна, ну зря вы так! Что же мы, не понимаем.

Мать отмахнулась, в ее глазах стояли слезы. Тогда Виталий обратился к Кузину:

– Леонид? Вас же Леонид зовут?
– уточнил он так, вроде бы их не познакомили только десять минут назад, но Кузин утвердительно кивнул, он робел перед такими напористыми людьми как этот мамин знакомый.

– В письме действительно нет ничего такого. Это обычное житейское письмо. Все дело в том, что в Париже живет тетя мой жены, – продолжил Виталий и обернулся на свою томную спутницу, как бы желая получить от нее подтверждение своим

словам, но та никак на них не отреагировала. Тогда Виталий снова повернулся к Кузину, – так вот. Она – старая, больная и совершенно одинокая женщина, потому такие редкие весточки с родины для нее очень важны.

Кузин предложил:

– Так отправьте письмо почтой! Авиа!

Но Виталий покачал головой:

– Ах, если бы это было так просто! Знаете, сколько наших писем потеряла французская почта, а тетушка тем временем страдает! Вот, почитайте, в письме нет ничего предосудительного! – и он тут же полез во внутренний карман своего потертого пиджака, достал конверт и протянул его Кузину.

На конверте уже были наклеены цветные заграничные марки, Кузин сразу это отметил. А Виталий, догадавшись, что подумал Леонид, пояснил:

– Мы купили марки у одного филателиста. Да, вышло недешево, но это специально, чтобы вас во Франции ничем не обременять. Просто бросите письмо в почтовый ящик и все.

Кузин покрутил конверт в руках – тот был не заклеен. Он открыл его и достал оттуда сложенный вчетверо листок. Мать всплеснула руками:

– Ты что, собрался читать чужое письмо?! – вскричала она в притворном ужасе, но Виталий остановил ее:

– Нет, все правильно, Алевтина Ивановна, пускай ваш сын убедится, что ничего противозаконного в письме нет.

Листок был не разлинован, но писавший явно пользовался трафаретом – строчки были ровные, а промежутки между ними одинаково широкие:

«Дорогая тетушка! Как Вы поживаете? Как Ваша здоровье? У нас все отлично! Просто замечательно! …» и далее все в таком же духе. В конце письма шли приветы от родни, с подробным перечислением дядь, теть, племянников и племянниц.

Кузин пробежал письмо глазами дважды. Оно было настолько бесполезным, что подвергать себя опасности ради него было просто бессмысленно. Он сложил его обратно и вернул конверт Виталию, стараясь не встретиться взглядом с матерью.

– Вы меня извините, но это не то письмо, ради которого я буду рисковать карьерой, – сказал он твердо, потому что да, письмо совершенно не выглядело рискованным, но если бы там хотя было написано, что кто-то умер или родился, или в крайнем случае женился, то куда не шло! А ради приветов из Калинина парижской тете подставлять себя, подвести Марину… нет, увольте!

Виталий расстроился и показал это всем своим видом:

– Так что же нам делать? – спросил он озабоченно.

– Послать авиапочтой, как я уже вам предложил, – ответил Леонид. Он решил про себя, что как только гости уйдут, попрощается с матерью и тут же уедет. На часах было уже почти три, а ему еще обратно добираться. Но тут неожиданно для всех подала голос Наталия. Она сдула с глаз прямую как под линейку стриженную челку, и взглянув на Кузина слегка раскосыми глазами сказала протяжно:

– Но на словах вы хоть сможете передать привет? Тетя живет в Париже, причем в самом центре. Вы наверняка будете проходить и не раз по ее улице. Загляните на минутку, скажите, что у нас все отлично, а нам потом сообщите как она, жива ли, здорова.

Когда гости наконец-то ушли, мать тут же пошла на кухню. Теперь оттуда раздавался грохот посуды и шум воды. Кузин бесцельно походил по комнате своего детства, зачем-то рассматривая корешки книг, которые он прочитал еще ребенком. Они даже стояли, казалось, в том же порядке, как и тридцать лет назад. Он уже решил зайти на кухню, чтобы попрощаться с матерью, как она сама вернулась в комнату:

– Ты не представляешь, как мне было стыдно! – начала она должно быть заранее мысленно отрепетированный монолог.

– Мама, я же согласился передать привет их тете, хотя, поверь, это тоже будет непросто…

Но мать явно не собиралась слушать его оправданий:

– Ты меня страшно опозорил! Да я сквозь землю готова была провалиться!

Кузин вдруг неожиданно для себя не стал дальше слушать ее причитания и ушел, хлопнув дверью. Даже не попрощался, так стало ему обидно.

В машине по дороге в Москву он размышлял о том, какая все-таки несправедливая эта жизнь. И дело даже не в том, что, тащась в Калинин больше пяти часов по скользкой от мерзкого дождя дороге, тратя свой драгоценный выходной, он думал, что мать хочет его увидеть перед отъездом, а она опять, как и в его детстве, хотела угодить кому-то. Обидно было другое – права его жена, опять права. Вот как это так, что один человек других насквозь видит, как его Марина, а второй – как слепой котенок, как он, тычется носом, да по этому самому носу всю жизнь получает. И люди эти, которые его матери дороже родного сына оказались, окончательно испортили ему настроение. Они все-таки буквально заставив его пообещать, что он проведает какую-то мерзкую старуху – эмигрантку и передаст ей привет от них. Вдруг мысль, мелькнувшая у него в голове, поразила его настолько, что он инстинктивно дернулся, и «Жигули» вслед за ним и только чудо спасло его от того, чтобы слететь с мокрой дороги в кювет.

Кузин принял вправо и плавно остановился. Дождь барабанил по стеклу, отдавая ему в голову. Он вспомнил, что в письме не упоминался ни Виталий, ни Наталия. Письмо было подписано: «Ваш Сергей». Правда для «привета» на словах ничего такого говорить ему не велели, а сказали передать именно привет от них. Что это такое было непонятно, но мысленно Кузин похвалил себя за то, что, несмотря на недовольство матери, смог отказать этим странным людям и не взял их письмо. Хотя особой его заслуги в такой силе характера не было, он просто представил себе, что устроит ему Марина, если он проколется в этой поездке. И чтобы жена не нервничала, рассказывать ей о том, что все-таки придется проведывать чью-то престарелую тетю в Париже, Леонид не стал. Но Марина все равно что-то почуяла:

– Чего хотела от тебя твоя мать? – спросила она с порога, уставшего как собака Кузина.

– Дай хоть разденусь и умоюсь с дороги, – он попытался пройти мимо нее.

– Иди, умывайся, – милостиво разрешила она, – только скажи, чего хотела.

– Да ничего не хотела, просто повидаться.

– Ну-ну, что-то не верится.

Кузин, стараясь не смотреть жене в глаза, ушел в ванную.

На следующий день у него ломило все тело и саднило горло. Вначале Кузин мужественно решил перетерпеть, но вскоре понял, что без жены ему не справиться. Марина не стала его «пилить» за то, что поехал к матери и вот поэтому и простыл, а наоборот, деловито начала изгонять из мужа хворь, которая могла бы помешать такой долгожданной для них обоих поездке.

К вечеру Кузина совершенно «развезло», горло уже болело по-настоящему, и он неожиданно покаялся перед женой:

– Эх, дурак я, дурак, не надо было в Калинин ездить! Да еще эти люди с письмом.

Марина замерла как охотничья собака, учуявшая лису:

– Какие люди?

И Кузин ей все рассказал. Ему даже легче стало от этого, и горло вроде как стало меньше болеть.

Марина то, что он письмо не взял, одобрила.

– Чушь какая-то, – вынесла она вердикт, – отсюда они посылать бояться, потому что французская почта потеряет, а оттуда не бояться, вроде бы там эта почта другая!