Шпионы иностранных разведок. Сборник рассказов

Шишковская Ирина

В гостиницу он буквально бежал, время уже поджимало. Вылет у них сегодня ночью, велено всем быть в номерах до восьми, собрать вещи и быть готовыми. А хотелось бы еще успеть на ужин, да и объясняться с коллегами, где он так долго был и как умудрился купить сумку «Шанель», хотя перед этим сказал, что ни сантима не осталось, было нежелательно. Кузин вбежал в свой номер за пять минут, до того, как туда вошел сосед, советские ученые вернулись из торгового центра.

Расчет оказался верным – Марина была на седьмом небе от счастья, но за то, что не купил ребенку зимнюю куртку все равно пожурила.

– Вот можешь же, когда хочешь! – сказала она, разглядывая сумку со

всех сторон, – мои тетки на работе умрут! Ой, а это что такое? – Марина заглянула в недра подарка, – да она же порванная!

Кузин похолодел от ужаса. Вот дурак! Надо же было проверить, прежде чем дарить! Вот недаром переводчица говорила подарить маме, явно же ношенная сумка.

Но Марина неожиданно успокоилась:

– Немного подкладка отошла, я завтра отнесу к Клаве, она зашьет, – Клавой звали портниху, у которой Марина шила себе вещи и подшивала брюки Кузину. Странно, но покупку джинсового костюма с кроссовками жена одобрила, чем сделала Кузина еще счастливее. Все складывалось как нельзя лучше, пока вечером не раздались специфические звонки «межгорода» – опять Кузину звонила мать.

– Сынок, ты уже прилетел? – спросила она неожиданно ласково. Это первый раз было, что мать после ссоры так быстро отходила. Марина от щедрот отложила свекрови не одну, а две пары колготок и от себя положила кусок французского мыла, которое она смогла купить по случаю, откуда той знать, купили его в Москве или Париже.

– Да, прилетел. Приеду к тебе, как смогу. Подарки привез, – не выдержал Кузин и проговорился.

– Ой, не надо было тратиться, – сказала она, но по голосу было слышно, что на самом деле она так не думала, – ты мне главное привези то, что тетя Наталии передала, она сказала, что мне из Парижа сюрприз едет.

– Значит решено, буду в эту субботу, – сказал Кузин, а Марина посмотрела на него так, что пришлось добавить, – может быть.

На следующий день Марина отнесла сумку в починку и вернулась с ней немного расстроенной:

– Знаешь, сумка все-таки оказалось не новой. Вот, полюбуйся, что было под подкладкой, – сказала она и протянула Кузину сложенный вчетверо листок. Он развернул его дрожащими руками. Это было письмо. Очень похожее на то, что ему пытались всучить странные мамины знакомые, такие же широкие отступы между строками, такая же не разлинованная бумага и почти такое же содержание – ничего важного, одни приветы от многочисленной родни и подпись внизу: «Сергей».

Кузину пришлось признаться жене во всем. Она пару раз собиралась перебить его на полуслове и высказать о нем все, что думает, но сдерживалась.

– Так что ты думаешь, а, Мариш? – спросил он виноватым тоном, заглядывая ей в глаза, – пойти мне и покаяться?

– Куда? – ужаснулась Марина, отлично понимая, что имел в виду ее муж.

– Ну… туда, – ответил Кузин.

– Даже не вздумай! Я вот что думаю. Мать твоя связалась с какими-то аферистами, потому что ну какие в Калинине шпионы. Они втерлись к ней в доверие, потому что, ты меня извини, но она женщина не сильно умная. Когда ты отказался быть почтальоном и везти их письмо, они разработали такой хитроумный план, и видишь, даже сумку «Шанель» не пожалели для такого дела.

Марина покрутила в руках сумочку, повесила ее на плечо и, встав боком, посмотрела на себя в зеркало:

– Так вот, – продолжила она, – мы никому ничего, конечно, отдавать не будем и сообщать никуда не станем. Ничего они нам не сделают. А если твоя маман позвонит и скажет еще раз про подарок, который ей якобы передали, то ты ее спроси, как про него узнали ее знакомые-приятели, раз, такие бедняжки, не имеют абсолютно никаких контактов с тетей, и вынуждены передавать ей письма с оказией.

– А письмо?

– А что письмо? – Марина хмыкнула, – порвем и выкинем.

Кузин лег спать успокоенный, но среди ночи неожиданно проснулся. Мать теперь на него точно обидится, как есть обидится, и сбудется его худшее опасение, что умрет, не простив его. А с другой стороны, как отобрать у Марины сумку он представить себе не мог. Разве что, если его все-таки одобрят для командировки в ГДР, он попробует купить нечто подобное там, ну если там такое продают, тогда может быть, как-то…. С этими мыслями он немного успокоенный, заснул.

Судьба Клавы

Клава была в семье третьим ребенком, как раз ровно посерёдке: Зинка и Верка – старшие, Иван и Васька – младшие, а Клава – одна одинешенька. Батя их как пропал однажды так больше и не появился. Мужики из их деревни ездили в Москву на отхожий промысел, возвращаясь раз в год проведать жен. В тот год вернулись все, а батя – нет. Куда делся никто мамаше их так и не признался, даже дядька Семен, ее родной брат. Стоял, мялся, в глаза не смотрел:

– Ты, это, Мария, не жди его, – вот и весь сказ.

Мать их была баба сильная и крепкая, даже плакать не стала. Пропал – значит пропал, а раз ждать нечего то и оставаться в деревне смысла нет. Собрала детей и поехала в Москву. Пошла в дворники, спасибо советской власти, что теперь равенство у нас. Зинку сразу в прислуги отдала богачу одному, семнадцать лет корове, пускай работает, а через год и Верку к доктору пристроила. Сыновья в школу пошли, а вот что с Клавой было делать – непонятно. Вроде как по всему надо и Клаву в школу отдавать, да только обидно, сильная она, кряжистая, в нее, в мать, не то, что старшие – субтильные как их отец. Ладно, пока пускай поучится немного, а потом и ее в люди пристроит. Клава прибегала из школы, готовила на четверых обед, сестры столовались у хозяев, там и жили, приходя в гости только в выходной – в воскресенье. Потом стирала, мыла, убирала, помогала младшим с уроками, хотя сама только год как в нормальной школе училась, потому что ну какая в деревне школа, одно название. Мать же, убрав вверенный ей двор, шла зарабатывать по жильцам: мыла окна и полы, потому приходила домой уставшая и злая. Била Клаву, часто за дело, а иногда и просто так. Оттого Клава взяла и сбежала. На фабрику.

– Бойкая девочка, – сказал о ней мастер, когда Клаву за неделю перевели из учеников в работницы. Мастер был старый, можно сказать старорежимный, оттого и назвал ее «девочка». Клава вспыхнула, какая она девочка, да у их в деревне уже замуж могут такую выдать, но смолчала, потому что тут Москва, а не деревня.

Поселилась она тут же, в бараке при фабрике, отдыхала теперь от домашних забот, стала сама себе хозяйкой. К матери явилась первый раз только через месяц, как раз на Покрову, думала, раз церковный праздник, мать бить не станет. Но то ли теперь праздники были не такие важные, то ли мать в бога верить передумала, а отходила она Клаву будь здоров – все тело потом было в сизых полосках от Васькиного ремня из школьной формы. Но потом простила, потому что Клава пришла не с пустыми руками, а с первой получки купила всем подарки: парням – карандаши, старшим сестрам – конфеты, а матери – статуэтку балерины. Зачем материи ее такой подарок, Клава и не подумала, такое же на комоды ставят, а у матери и комода в дворницкой нет, но удивительное дело, той подарок понравился, и она, завернув нежную фарфоровую балерину в газету, спрятала подальше, чтобы пацаны не разбили.

Конец ознакомительного фрагмента.