Штамм. Трилогия
Шрифт:
Барнс подошел к ее концу стола, улыбнулся — уголки его рта потащили вверх аккуратные клинышки заостренной бородки.
— Вы не ели? — спросил он, глядя на поднос с едой.
Мужчина, с гордостью посмотрев на печенье в сахарной глазури, потянулся к вазочке.
— Мне показалось, вы голодны. Печенье пекут для меня на заказ каждый день. Одна пекарня в Куинсе. Только для меня. В детстве я мечтал об этом, но не мог себе позволить… Зато теперь…
Барнс откусил печенье, сел во главе стола, развернул салфетку, разгладил ее на коленях.
Поняв, что
— Вы ублюдок, — сказала она с набитым ртом.
Барнс смущенно улыбнулся — он ожидал лучшего отношения.
— Ух ты… Нора… давайте прямо к делу… Не ублюдок, а реалист — так будет точнее. Вам больше нравится «соглашатель»? Это я могу принять. Возможно. Но мы живем в новом мире. Те, кто принимает этот факт и подстраивается под него, живут лучше остальных.
— Как благородно. Симпатизировать этим… этим чудовищам.
— Напротив. Я вам могу сказать, что начисто лишен симпатии.
— Тогда — мародер.
Он обдумал это, играя в вежливый разговор, доел печенье, облизал кончики пальцев.
— Может быть.
— А как насчет «предатель»? Или… «сукин сын»?
Барнс хлопнул ладонью по столу.
— Хватит! — Он отмахнулся от этих слов, как от надоедливой мухи. — Вы цепляетесь за это лицемерие, потому что ничего другого у вас не осталось! Но посмотрите на меня! Посмотрите на все, что у меня есть…
Нора не сводила с него глаз.
— Всех вождей они убили в первые недели. Людей, формирующих общественное мнение, людей, наделенных властью. Расчистили площадку для таких, как вы, позволили вам всплыть на поверхность. Но вряд ли вам приносит удовлетворение слава того, что всплывает в грязи.
Барнс улыбнулся, делая вид, что ее мнение о нем не имеет значения.
— Я веду себя культурно. Пытаюсь помочь вам. Так что сидите… Ешьте… Общайтесь.
Нора отодвинула свой стул от стола, чтобы оказаться подальше от Барнса.
— Позвольте поухаживать за вами.
Столовым ножом Барнс намазал для нее круассан маслом и малиновым джемом.
— Вы пользуетесь терминологией военного времени — «предатель», «мародер». Война, если только она была, уже закончилась. Немногие люди вроде вас не приняли новую реальность, но это авантюризм чистой воды. Скажите, разве все мы должны быть рабами? Неужели нет выбора? Я так не думаю. Есть пространство где-то посредине. Даже ближе к верху. Для тех немногих, кто владеет уникальными навыками и достаточно умен, чтобы их применять.
Он положил круассан на ее тарелку.
— Я забыла, какой вы скользкий тип, — сказала Нора. — И насколько вы тщеславны.
Барнс улыбнулся, словно ему сделали комплимент:
— Что ж… жизнь в лагере можно считать счастливой. Это жизнь не только для себя, но и для других. Основная человеческая биологическая функция — кроветворная — имеет для их рода громадную важность. По-вашему, у нас нет никаких рычагов влияния? Если играть по правилам, я хочу сказать. Мы можем продемонстрировать
— В качестве тюремщиков.
— И опять — к чему этот оскорбительный тон? Вы, Нора, говорите на языке проигравших. Я уверен, что лагерь возвели не ради наказания и унижения. Это просто фабрика, цель которой — производство и максимальная эффективность. Мое мнение (хотя я считаю это простым фактом) состоит в том, что люди быстро оценивают по достоинству существование с четко определенными ожиданиями. С простыми и понятными правилами, которым нужно следовать для выживания. Если ты даешь, то получаешь взамен. Это по-настоящему успокаивает душу. Человеческое население на планете сократилось почти на треть. Многих умертвил сам Владыка, но люди убивают друг друга, преследуя простые цели… например, ради еды, которую вы видите перед собой. Так что уверяю вас, лагерная жизнь, если отдаться ей без оглядки, необыкновенно легка и спокойна.
Нора не стала есть круассан, приготовленный его руками, она налила себе лимонной воды из кувшина.
— Я думаю, самое страшное в том, что вы и вправду в это верите.
— Мы попали в беду потому, что прониклись убеждением, будто мы — нечто большее, чем простые животные, простые существа на этой земле, будто мы избранные. Мы успокоились, впали в благодушие. Поверили в свои привилегии. Когда я вспоминаю сказки, которыми мы себя тешили, из них каждая вторая была сказкой о Боге…
Слуга открыл двустворчатую дверь и вошел в столовую с медным подносом, на котором стояла бутылка с завернутым в золотистую фольгу горлышком.
— Ага, — Барнс пододвинул свой пустой бокал слуге. — Вино.
Нора смотрела, как слуга наливает вино в бокал Барнса.
— Что все это значит? — спросила она.
— Произведено в Приорате, Испания. Паласиос, Лермита, две тысячи четвертый год. Вам понравится. Вместе с этим домом я получил великолепный винный погреб.
— Я не об этом. Зачем вы привезли меня сюда? Что вам надо?
— Хочу кое-что предложить. Уникальный шанс. Шанс, который в корне изменит к лучшему ваше положение в этой новой жизни. И возможно, навсегда.
Нора смотрела на Барнса: тот попробовал вино, одобрительно кивнул, после чего слуга наполнил бокал.
— Вам нужен еще один водитель? Посудомойка? Сомелье?
Барнс улыбнулся как-то застенчиво. Он смотрел на руки Норы так, будто хотел взять их в свои.
— Знаете, Нора, я всегда восхищался вашей красотой. И… если уж совсем откровенно, всегда думал, что Эфраим не заслуживает такой женщины…
Нора открыла рот, собираясь ответить, но смогла лишь выдохнуть.
— Конечно, в те времена, в офисной среде, при действовавших правительственных установках было бы… непрофессионально делать авансы подчиненной. Называлось это сексуальными домогательствами или чем-то в этом роде. Помните эти смешные и неестественные правила? Насколько вычурной стала цивилизация на пороге своего конца? Теперь мы живем в гораздо более естественной среде. Тот, кто хочет и может… побеждает и берет.