Шторм-вор
Шрифт:
Но Ваго уже не было на прежнем месте. Он не отдавал себе отчета в том, что делает, знал только, что ему причиняют боль и это надо прекратить… Плавным движением он ушел в сторону и схватил палку. Одним поворотом кисти Ваго сломал ее пополам, и не успели обломки упасть, как голем, расправив крылья, одной рукой схватил хозяина за горло и приподнял. Креч хватал ртом воздух, как рыба, выпучив глаза за темными стеклами очков, ноги его слабо дергались. Голем злобно глядел на него единственным живым глазом, скалил металлические клыки, в его груди слышались тихие щелчки…
А
Его остановил крик Эфемеры. Она явилась на шум, предвкушая возможность еще раз полюбоваться, как дед задаст хорошую трепку этому несчастному уроду, над которым она так любила потешаться… А увидела, что дед болтается, как рыба на крючке. Голем внезапно перестал быть смешным.
Резкий вопль привел Ваго в чувство. Враг, чье горло он сжимал, снова стал Кречем, его хозяином. Человеком, который взял его в дом и заботился о нем, пусть иногда и бил его, как собаку. Ваго разжал пальцы, и Креч, задыхаясь, мешком повалился на пол.
Эфемера стояла на пороге, потрясенно глядя на голема.
– Ненавижу тебя! – взвизгнула она, рывком выйдя из ступора. – Ненавижу!
Но Ваго не слушал ее. Теперь ему оставалось только одно. Он не мог больше оставаться в этом доме, ведь наказание за этот бунт будет совсем уж жутким. Поэтому он неуклюже оттолкнул Эфемеру, сбежал вниз по лестнице и вылетел за дверь.
1. 9
Насколько Ваго помнил, он никогда раньше не покидал дома. Теперь он быстро понял почему.
Он вышел из ворот в основании башни Креча. Нижняя треть башни уходила в толщу скалы, и ворота были прорублены прямо в ней. Они открывались на улицу, высеченную в склоне крутого холма. Холм полностью застроили зданиями, создав путаницу крыш, переулков и лестниц.
Спотыкаясь, Ваго вышел на дорогу. Стояло серое утро. В воздухе плыл густой туман с моря. Грохотали телеги и паровые повозки, между ними лавировали всадники на гиик-тиуках, проворных существах, похожих на помесь ящерицы и птицы. Гиик-тиуки скакали, высоко вскидывая ноги, пищали, шипели друг на друга и топорщили серые перья на шее, отпугивая своих сородичей, если те подходили слишком близко. В уличных лавках торговали продукцией с гидропонных ферм Агрозоны. Люди на улице были одеты в длинные просторные балахоны тусклых цветов, зато носили причудливые витые украшения на шее и в ушах.
Ваго с изумлением глазел по сторонам. Липкий воздух слегка отдавал солью, бриз щекотал сморщенную кожу голема. Ваго застыл в оцепенении, потрясенный уличной суетой, движением и звуками, непривычным разнообразием происходящего вокруг.
Затем послышались первые крики. Визг какого-то ребенка напомнил Ваго об Эфемере. Голем повернулся на звук и увидел маленькую девочку, в страхе глядевшую на него. Мать прижимала ее к себе и тоже смотрела на Ваго с открытым от ужаса ртом. Люди поворачивали головы на крик и замирали, увидев голема. Раздавались новые вопли и ахи, кто-то что-то негромко бормотал…
Ваго стоял у ворот башни, не зная, куда податься. Он чувствовал себя загнанным в угол. Ему хотелось вернуться в башню, но он не мог вернуться туда после того, что натворил.
Прохожие во все глаза таращились на голема – пародию на человека, отвратительный гибрид сухой плоти и тусклого металла, страшилище. Вероятностные штормы порождали всевозможных уродов, иногда можно было увидеть человека с тремя руками, или с двумя головами, или с раздвоенным хвостом, или покрытого чешуей. Это могло случиться с каждым, в любой момент. Вот почему люди страшились штормов – эти катаклизмы не давали им забыть о том, насколько хрупко их счастье, как легко их мир может вывернуться наизнанку. Вот почему люди с отвращением и ненавистью смотрели теперь на голема.
Ваго заметил первый камень, машинально прикинул траекторию его полета, резко повернулся, присел и замер, не отрывая живого глаза от человека, который бросил камень. Голем оскалил металлические клыки и наполовину развернул крылья, напружинился, как хищник перед прыжком. Человек побледнел, толпа заколебалась. У некоторых в руках уже были зажаты камни. Только теперь они поняли, что перед ними не просто несчастный урод, над которым можно поиздеваться всласть и прогнать, что он опасен.
Но их было много, а он один. Камни полетели.
Ваго съежился под градом метательных снарядов. Камни с глухим стуком врезались в его плоть и со звоном отскакивали от металлических частей. Он взвыл и попытался уйти из-под «обстрела», но безжалостный град не утихал. Толпа кричала непристойности, визжала и вопила. Ваго не понимал, не мог взять в толк, что он такого сделал, чтобы заслужить это. Он никому не причинил зла, не сделал ничего, только стоял на одной улице с ними.
«Да! – раздался в его голове как наяву резкий голос Эфемеры. – Ты и есть урод!»
И тогда в нем вспыхнула ярость. Он вновь оглядел мужчин, женщин и детей, бросающих в него камни, – и возненавидел их. Ему захотелось убить их всех до единого, наброситься на них с кулаками и переломать им кости, перекусить им шеи своими острыми зубами, пока они…
Он спохватился, потрясенный первобытной злобой, которая охватила его. Надо убежать, убраться прочь, подальше от всего этого!.. И Ваго побежал, сорвался с места и проскочил между людьми там, где толпа была пореже. Он двигался с кошачьей грацией, совершенно не вязавшейся с его внешностью. Толпа была так поражена, что не остановила его. Впрочем, ни у кого из них не хватило бы духу схватиться с ним – они видели готовность убивать у него в глазах и осмеливались нападать на него только стаей.
Ваго удирал на четвереньках. Ему никогда раньше не приходилось бегать, но руки и ноги его сами знали, что делать. Голем несся по улице огромными звериными скачками. Крики и восклицания преследовали его, пока он мчался сквозь толпу, лавировал между медленно ползущими повозками, шарахаясь от людей. Куда бы он ни взглянул, он видел искаженные отвращением или страхом лица. Люди показывали на него пальцами и спешили убраться с дороги. Ему хотелось скрыться от этих глаз, но они были повсюду.
В переулки! Вот куда нужно бежать! В переулки, убраться с улицы…