Штормовое предупреждение
Шрифт:
На улице всего двенадцать коттеджей, промежутки между ними непривычно большие. Домик Морин и Чарли — крайний. Они останавливаются на улице, хотя у дома есть парковка. Но они еще не воспринимают ее как свою и не решаются на подобную бесцеремонность. Этому дому всего десять лет. Неподалеку, на той же улице, играют дети. У одного парнишки в руках воздушный шарик. Чарли не без досады отмечает, что он синий, а не красный, как в любимом его рекламном ролике. За три дома от их собственного какой-то долговязый мужчина, примерно ровесник Чарли, орудуя мастерком, сооружает альпийскую каменную горку. Когда они проезжали мимо, он поднял голову, но посмотрел на них без всякого интереса.
— Видишь, —
Оглядевшись еще раз, Морин и Чарли молча вылезают из машины. Они стоят и снова смотрят. Чарли достает из кармана пачку сигарет, закуривает. Затягивается и выпускает дым, стараясь выдохнуть его до конца. Снова затягивается, вдыхая заодно и этот воздух, наполненный чуть доносящимися издалека искусственными фабричными запахами, листвой тысяч деревьев, гнильцой, легким дымком, снова выдыхает. И все эти ароматы смешиваются с осенней сыростью и бронзовой патиной увядания.
Они медленно бредут по новенькой цементной дорожке к парадной двери, светло-свинцовой, отделанной темными деревянными панелями, лакированными. Когда они приезжали в первый раз, снаружи над ней был фонарь, но его сняли, на каменной стене теперь зияет уродливая дырка.
Они все никак не могут добрести. Им самим непонятно, почему они так медленно тащатся по этому аккуратному садику. Заветная дверь, неодолимо их притягивавшая, вдруг почти утратила силу притяжения, ей никак не удается заманить их внутрь, в их новое жилище, слишком откровенно напоминающее, что здесь им предстоит провести вторую половину своей жизни, здесь ее завершить. Их шаги делаются все более медленными и робкими, будто какая-то часть их натуры отторгает то, что казалось столь желанным… Чарли внезапно чувствует тревогу, сам не зная почему. Разве может этот новенький, ярко освещенный, геометрически четкий мирок таить какие-то подвохи?
Звуки. Знакомые, но одновременно совсем другие — из-за нового антуража. Далекое жужжание газонокосилки. Пение незнакомых птиц, сердитый лай дворняжек. Чуть слышный шум поездов и далеких, поднимающихся все выше самолетов. Современность и старина, город и деревня — все слилось воедино, как будто бы абсолютно непроизвольно, случайно. Но на самом деле здесь нет почти ничего случайного. Природу приручили и укротили, это хорошо заметно. Поэтому они и выбрали это место. Морин как раз очень понравилась эта упорядоченность, четкость планировки. Во всем. Ей нравятся эти пронумерованные и помеченные буквами ровные прямые дороги, их пустынность. Она чувствует, что здесь могла бы довольно быстро научиться водить машину.
Солнце почти не греет, но светит все еще ярко и почему-то очень резко.
— Ну все, пришли, — говорит Чарли.
— Да. Пришли.
Вот она, входная дверь. Они замечают, что медного почтового ящика тоже нет, его тоже выдрали, как тот фонарь. Оставшаяся на его месте выбоина безобразна. Чарли нащупывает в кармане ключи, которые кажутся очень легкими, практически неощутимыми. Словно им неведомо, насколько они на самом деле важны, насколько весомы. Чарли достает связку и вставляет в прорезь автоматического замка плоский ключик. Замок открывается очень легко. Морин хочет войти внутрь.
— Погоди.
Чарли обхватывает ее за талию и рывком поднимает. У него все еще сильные руки, у Морин захватывает дух.
— Держись, детка. Рок Хадсон с тобой.
Он переносит ее через порог. Морин хохочет. Чарли опасается за свою спину. Как только они оказываются внутри, он резко ее опускает. Морин спотыкается, а он едва не падает, но в последний момент все-таки удерживается на ногах.
Морин осматривается. Тут темнее, чем она ожидала, видимо, солнце уже садится. Окошки маленькие, чтобы лучше сохранялось тепло. Но когда глаза привыкают к мраку, зрачки Морин резко расширяются, смех застревает в горле.
— Господи ты боже мои, — вырывается у Чарли.
Они знали, что в доме нет мебели, но что их ждет такое… Сорваны все выключатели, и ручки на окнах, и дверные ручки. Нет ни одного плинтуса, выдраны электрические розетки. Кое-где дверей нет вообще, и даже дверных косяков. Морин и Чарли в шоке, это же вандализм, жуть…
С того места, где они стоят, видно, что на кухне нет раковины. Через минуту выясняется, что в ванной комнате нет ванны. Полы щербатые — сорвана часть досок.
Прибыв в свой новый мир, супруги Бак столкнулись с проявлением психопатической жадности.
— Хорошо хоть штукатурку не сбили и не выковыряли раствор между кирпичей, — пытается пошутить Чарли, глядя на Морин, но она старательно отводит глаза.
— То есть сволочи, конечно, настоящие суки. Я хотел сказать, господи ты боже мой.
Под окнами он видит обрезанные трубы, батарей, разумеется, нет. Он вымученно смеется и зажигает очередную сигарету, не сразу, так как зажигалка дрожит в его руке. Потом пальцами прочесывает густую шевелюру. Глаза Морин полны отчаяния. Она прижимает языком свежую язвочку на внутренней стороне щеки. Чарли пытается что-то говорить.
— Бывают на свете чудики, да? Но и у них есть свои права. Да, с этим придется повозиться. Ничего, не бери в голову. Если мы…
— Они забрали… — перебивает его Морин совершенно безжизненным голосом, — они срезали телефонную розетку.
Чарли прослеживает направление ее взгляда и видит дыру чуть повыше сорванного карниза.
— Вот психи, — бормочет Чарли.
Морин не может отвести глаз от того места, где раньше была телефонная розетка. Эта доведенная до абсурда мелочность настолько ее поразила, что она больше не может сдерживаться. Из уголков глаз скатываются две слезинки. Чарли хочет что-то сказать. Потом подходит и обнимает жену за плечи, чтобы она не разревелась. Остановить этот водопад.
— Не расстраивайся, Морин. Честное слово, не стоит. Через неделю все будет в порядке. Я сам этим займусь.
Морин его не слушает. С улицы доносится веселый рев сигнального гудка. Это приехал Роберт. Он входит в парадную дверь, в руке букет из десяти хризантем.
— Это для меня? — дурашливо спрашивает Чарли, все еще пытаясь облегчить кошмарную тяжесть этой минуты.
— Каждому по пять штук, — говорит Роберт. — О, господи, что тут такое стряслось?
– -
На то, чтобы вернуть дому нормальный вид и сделать его пригодным для жизни, действительно уходит неделя. Томми, как всегда заваленный работой (по крайней мере, он так говорит), прикатил на несколько дней из Лондона, помочь им. Ухо Томми заклеено розовым лейкопластырем, его едва не откусил один дюжий ирландец в процессе бурного обсуждения политики в Ольстере, дискуссия происходила в пивной. Сегодня Томми и Чарли все утро усердно трудятся. Морин с сумкой в руках, кивнув им, направляется к двери. Чарли дожевывает булку с ветчиной и помидором. Вокруг его рта несколько крошек. Морин останавливается и машинально их стирает. Сутра пораньше зарядил дождь. На каминной полке красуется огромная открытка с псом Снупи из комиксов Роберта Шульца. На голове у этого непоседы пилотский шлемофон времен Первой мировой войны, он, лихо под-боченясь, опирается на свою будку. Под рисунком надпись: "Летайте выше собственной крыши". А под нею — подписи всех сотрудниц салона-парикмахерской "Чародейка".