Штормовое предупреждение
Шрифт:
– Не стоит, – мягко улыбнулся Прапор.
– Нет, стоит, – настойчиво нахмурилась Марлин. – Стоит, потому что еще немного – и я найму частного детектива! Эти шутки хороши для тех, с кем вы видитесь иногда, но когда вы живете с кем-то в одном доме, фокус не работает!
Прапор дернул уголком рта – раздумывал. Видимо, решил, что и правда можно – по крайней мере, большого вреда от этого не будет.
– Иногда люди вроде нас совершают ошибки более серьезные, чем наступить на мину, – произнес он. – И последствия этой ошибки могут быть намного более печальны, чем последствия
“Ах, не заметят”, – про себя повторила Марлин. Что же, может они, эти неведомые враги, и не заметят, но она-то – дело другое. Она вполне в состоянии сложить все детали головоломки в картинку.
– Раньше у твоего отряда был другой состав, да? – Марлин задала свой вопрос, не спуская с собеседника глаз, ловя каждое его движение. Прапор держался молодцом: не говорил ей ни да, ни нет и вообще не подсказывал. Но Марлин свои удила уже закусила: стоило идти ва-банк, пока ее дорогие соседи еще тут, а то через полчаса уже может быть поздно...
– Людей было побольше, у каждого была его специализация. А потом, когда численность резко упала, другим не осталось ничего иного, кроме как совмещать несколько функций, учиться тому, что раньше они никогда не делали. Пришлось заставить вашего инженера освоить медицину, а подрывника – пилотирование, скажем… Но куда делись те, предыдущие? Это имеет какое-то отношение к Гансу?
Прапор молчал, глядя в одну точку.
– Имеет ведь, не так ли? Сначала Шкипер работал с пресловутым Гансом, потом прибавились они, эти Манфреди и Джонсон, потом от Ганса Шкипер избавился, стал искать новичков, а потом что-то случилось. Что-то такое, что отряд уменьшился.
Прапор молчал.
– Он ведь сам от них избавился, не так ли? – тихо произнесла Марлин. – Он поймал их на чем-то, что ему не понравилось, и избавился, чтобы быть спокойным за собственное будущее. Может, они сотрудничали с Гансом?
Прапор кусал губы, глядя в пол.
– А у Шкипера тогда уже были и другие люди, новенькие, и он их не пожелал вмешивать в это. Преподнес каждому высосанную из пальца историю. Но, видимо, показатели у вас не сошлись, когда вы обсуждали это дело между собой, потому что все поняли. Даже ты, малыш Прапор, в итоге понял, несмотря на всю свою наивность. И вы каждый рассказываете какую-то ерунду про Манфреди и Джонсона, покрывая своего командира. Чтобы никто в итоге не знал, что это дело его рук. Что он с ними сделал? Убил?
Прапор внезапно улыбнулся ей.
– Он не смог, – выговорил он едва слышно, – собирался. Рука не поднялась. Это его люди, Марлин. Он просто отправил их туда, где они ничего не могли уже натворить и где с ними ничего не могло случится.
– А ведь он часто повторял, что уберет своего солдата, если это понадобится…
Прапор покачал головой все с той же странной улыбкой на устах, как никогда сейчас напоминая Чеширского кота.
– У него, кроме нас, никого нет, – произнес он таким тоном, будто был добрым учителем в младших классах. – Кроме его людей.
– Он даже Ганса в итоге не убил.
Прапор
– Этого скользкого типа поди убей, – засмеялся он тихо и, как показалось Марлин, немного с опозданием. – Так он и позволит…
– Это Шкипер велит так отвечать? – сощурилась она. – Ему проще признать, что он не может справиться с задачей, чем то, что у него просто доброе сердце?
– Шкипер говорит, мол, это вы, штатские, считаете такие сопли чем-то хорошим. В настоящей жизни они только осложняют все дело. Пока их вытираешь, есть высокая вероятность, что тебя пристрелят.
Марлин вдруг стало жалко человека, которому они тут так беззастенчиво перемывали кости. Она прекрасно понимала, что дать это Шкиперу понять – означает смертельно оскорбить его до конца дней, поэтому она постаралась ничем не выдавать охвативших ее чувств. Отчасти, она теперь понимала других коммандос: они часто делали такой вид, когда не хотели доставлять командиру неудобств и не задеть его уязвимое самолюбие.
– Не говори это все Шкиперу, – попросил младший член отряда, будто прочтя ее мысли. – Это его сильно расстроит. А расстроенный Шкипер – это не то, с чем тебе понравится иметь дело.
– Расстроенный кто угодно из ваших – это определенно не оно! – фыркнула Марлин, стараясь за напускной небрежностью скрыть настоящие свои переживания. – Расстроенный ты – это угрызения совести до конца дней, расстроенный Рико – это стихийное бедствие, а расстроенный Ковальски- это... – она махнула рукой, заменяя этим слова, тогда как на самом деле просто не знала, что тут можно было бы сказать. Ковальски был слишком малоэмоциональным, чтобы выделять в его поведении значительные изменения. Он всегда был сосредоточен на работе, сконцентрирован и немного подавлен – обычно тем, что какая-то часть его работы шла не так, как он хотел, что бывало постоянно.
Прапор снова рассмеялся, кивнул ей, подмигнул, будто напоминая, что это все – секрет, и он не подлежит разглашению – и умчался прочь, назад к своим, пока его не хватились.
В течение следующего часа Марлин только в основном и делала, что поражалась. Например, тому, какое количество опасных железок можно запихнуть в несколько сумок, и где их можно припрятать — как в доме, так и в оных сумках. А она-то, наивная, полагала, что все уже видела, еще тогда, когда ходила будить Шкипера… Этот нескончаемый марафон изумления был прерван ею лишь на небольшую передышку, в течение которой Марлин упаковывала аккуратно разрезанный уже на части пирог в пластиковый контейнер.
– Подвезти вас до остановки? – предложила она в порыве альтруизма. – Или может сразу на вокзал, если вам туда?
– Зачем? – искренне удивился Шкипер. – Не высовывайся лишний раз, опять объявили штормовое предупреждение. Ветер, снег, все пряники. Погода нелетная.
– Но вы же высовываетесь!
– Причем тащите с собой меня, – с неудовольствием добавил Блоухол. – Прямо сказать, этот марш-бросок – не предел моих мечтаний…
– Вы двое, не делайте вид, будто знаете меня первый день! Нормально мы доберемся, было бы из-за чего разводить панику…