Штрафники. Люди в кирасах(Сборник)

Колбасов Н.

На этом марше глупо погиб Костров. Он сидел у заднего борта, когда на одном из перегонов незакрепленное бревно выскочило под тяжестью машины, взлетело в воздух и концом ударило его по голове. Костров даже не охнул. Он обмяк, поник головой и несколько раз дернулся в агонии. Бухаров изо всей силы застучал по кабине, а Шубин на ходу перескочил на подножку, рванул дверцу и выволок шофера на дорогу.

— Ты что, гад, делаешь? Ты куда, подлец, гонишь? — закричал он и с силой ударил перепуганного парня в зубы.

Тот

отлетел в болото, попытался подняться, но снова был сбит с ног. Он лежал в грязи, всхлипывал, не понимал, что произошло, и с ужасом смотрел на озверевшего Шубина. А тот, сжимая волосатые кулаки, кричал:

— Думаешь, штрафников везешь — так можно людей калечить. Дай автомат! — рванул он из рук ближайшего солдата оружие. — Убью гада!

Алексей бросился к Косте, схватил его сзади, но, несмотря на свою силу, не мог удержать и закричал:

— Да помогите же, черти! Он убьет его…

На помощь Алексею бросились другие, кое-как Шубина скрутили и успокоили. Шофер, наконец, поняв, что произошло, поднялся с земли и только повторил:

— Я ж не виноват… Я не хотел этого…

Кострова похоронили тут же неподалеку, на одном из бугорков, где было посуше, под двумя хилыми рябинами.

Снова заняли места в машине, тронулись в путь. Алексей Сушко сидел у борта, перебирал в памяти события последних дней. Перед глазами живо предстало лицо подполковника Турова. Он был в числе тех немногих офицеров-лагерников, которым в батальоне доверили офицерские должности.

Случилось как-то, что батальон получил сутки отдыха. Вот тогда-то и разыскал их Туров. Он подошел к костру, вокруг которого расположилось первое отделение, и улыбнулся:

— Здорово, славяне! Что носы повесили?

Его встретили радостными возгласами.

— О чем толкуете? — спросил Туров.

— О разном, — ответил Алексей. — Иные считают, сколько дней еще осталось, другие недовольны, что целый день отдыхаем…

— Вот именно, — вмешался Валентин. — Сушко беспокоится, что вдруг за этот день отдыха еще один день боев накинут.

Все рассмеялись, а подполковник серьезно ответил:

— Не накинут.

Как водится при встрече, выпили немножко, разговорились, вспомнили лагерь, Чернышева, Кострова. Валентин вдруг спросил:

— А как там поживает Беда?

— А что ему будет? — ответил Туров.

— А вы его к нам для поддержки штанов не пришлете? — спросил Шубин.

— Не мешало бы, — добавил Бухаров.

— Да, видимо, и я скоро к вам попрошусь. Не откажете? — спросил Туров и улыбнулся. — Знаменитое отделение: кое-кого уже ко второй награде представили, — взглянул он на Алексея.

От мыслей о прошедших днях Алексея оторвали выстрелы. Как оказалось, они доносились с высоты, на вершине которой шел жестокий бой. Валентин, указав на нее, сказал:

— Вот там без нас не обойдутся!

И он не ошибся. Едва только они успели выскочить из

машин, как раздалась команда, и роты бегом двинулись на высоту. Конечно, никто из них тогда и не предполагал, насколько эта, именовавшаяся на картах «высота 208,3» была важна для командования. Никто не думал о том, что для многих из них она будет последним испытанием.

А высота эта действительно была особенная и очень важная. Две ее вершины, наподобие горбов верблюда, господствовали над местностью и давали неоспоримое преимущество той стороне, которая ее удерживала. Но, находясь близко друг от друга, ее горбы закрывали обзор прямо перед фронтом. Практически же получалось, что для того, чтобы воспользоваться преимуществами этой высоты, надо было удерживать оба горба. Но ни одна из сторон не могла отдать свой горб, потому что это означало бы потерю большой территории: с нее просматривались даже дальние тылы в обе стороны.

Это и было причиной того, что за высоту постоянно вспыхивали жестокие схватки. Панцирники прибыли как раз тогда, когда горб, принадлежавший нашим войскам, отбили немцы. Батальон решительной контратакой восстановил положение, но понес немалые потери, так как развертывался и наступал под ожесточенным огнем артиллерии.

Когда штрафники окопались и установилось относительное затишье, Стрепетов и «перетряхнул» тылы. Там остались только те, без кого обойтись было совершенно невозможно. На передовой оказался и Тимофей Беда, попавший к своим старым знакомым. Трудно сказать, почему так произошло: то ли подполковник Туров об этом позаботился, помня разговор у костра, то ли судьбой подобное предназначено.

Только когда Шубин возвратился с ротного КП и сказал: «Гляди, братва, кого я привел!» — Алексей и Валентин раскрыли рты от удивления.

— Ба-а! Каким тебя ветром занесло? К нам, что ли? — воскликнули оба сразу.

Беда, низко нагибаясь (изредка постреливали), приблизился к ним и подал руку. Потом опустился на самое дно траншеи, рукавом вытер вспотевшее лицо.

— Да вот… вдвоем, — и Тимофей кивнул на человека, стоявшего в окопе. Тут ребята увидели еще одного бойца, Кресова, немного знакомого по лагерю. Низенький, незаметный, с оттопыренной нижней губой и веснушками на птичьем носу, он стоял и виновато улыбался. Ребята поздоровались с ним.

— Ну как тут у вас? — спросил Беда, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Как видишь, — отозвался Алексей, — не скучно.

— Бывает и веселее, — поддакнул Шубин.

Постепенно разговорились. Беда, освоившись немножко, начал рассказывать, как им приходилось туго, особенно в последнем бою. Алексей смотрел на него и думал, что от прежнего «артистического» Беды остались лишь усы да золотой зуб. Тимофей огрубел, стал проще.

— Дела идут к концу, парни, — говорил он. — Сам слышал на КП: больше никуда не перебросят.