Штрафники
Шрифт:
Кабаров: - Слушай! Наверное, опять начнет барахлить магнитный компас. Вот вы здесь тогда будете, - показал он на карту.
– Как бы вам... Да подойди сюда!
...Штабная землянка. Фисюк говорит по радиотелефону, глядя на сводку: - ...Есть, вылет в квадраты 18 и 24... Пойдут три экипажа, да-да... Нет, эти в квадрате ...Ну, все!
– И, кладет трубку.
Входит приезжий. И Фисюк, кивнув ему:
– ...Я и говорю. В квадратах 13 и... то есть простите... сейчас... Фисюк начал отыскивать потерянную строку...
–
– И кладя трубку: - Ну как, подышал?
– Подышал.
– Ну и как?
– Здорово ты его прячешь.
– Кого?
– Профессора...
– Та-ак...
– Что - так? Все точно...- Приезжий достал форменный бланк, к которому была прикреплена маленькая фотография Братнова, остриженного под машинку. Стал читать: - "Братнов Александр Ильич. 1900 года рождения, осужденный но статьям..." Тут целый алфавит. В общем, вот...
– И положил на стол перед Фисюком.
Звонок по телефону.
Фисюк (в трубку, неожиданно резко): - Сами разбирайтесь! Через полчаса вылет, а вы...
– И швырнул трубку.
И снова тихо. Сидят двое, молчат, а между ними бумажка...
– Да...
– сказал наконец Фисюк.
– Да-а...
– повторил приезжий и полез в карман. Фисюк напряженно следил за его пальцами, но тот достал платок, высморкался:
– Ну, что делать будем?
– Фисюк молчал.
– Служба такая, Савелий Петрович, давай команду... Пусть собирается. Я за ним приехал. Фисюк сколько секунд смотрел на него и вдруг решительно направился к сейфу.
– Вот!
– Положил перед приезжим какую-то расчерченную карту и папку. И убежденно:
– Его нельзя отправлять! Вот посмотря... Это и его рук дело!..
Приезжий взглянул на Фисюка, как на несмышленыша, и даже улыбнулся...
...В летной землянке. Гонтарь и Братнов возле Кабарова.
Кабаров устало отложил карту: - Ну вот, теперь можно лететь... С богом..
Братнов: - Не беспокойся. Иван. Все будет хоррошо
И они вышли из закутка.
Сегодня в землянке непривычно тихо. Тишина, которую слушают. Нервная тишина. Перед боем. Летчики в комбинезонах, некоторые и парашютных лямках, лежали прямо поверх одеял.
Братнов медленно прошел вдоль землянки, остановился у койки, прилег, закинув руки за голову. Кто-то протянул ему газету:
– Свежая, хочешь?
Братнов взял газету, посмотрел машинально.
Рядом с Братновым Глебик. И тоже глядит поверх раскрытого журнала.
И вдруг возник какой-то раздражающий звук. Братнов отложил газету, повернулся, но Глебик был по-прежнему неподвижен. А звук продолжался, точно бабочка билась о стекло. Братнов пытался не слышать его, но звук раздражал все больше. И даже молоденький лейтенант, казалось, всецело поглощенный тем, что перекладывал что-то в своем чемодане, тоже поднял голову.
А звук, оказывается, был рядом. На соседней койке лежал капитан с обожженным лицом. Глаза его были закрыты, а пальцы руки непроизвольно постукивали по целлулоиду планшета.
Резкий звонок. Кое-кто из летчиков вскочил. Капитан открыл глаза.
Дневальный Тимофей Морозов подошел к телефону, слушает.
Тимофей: - Нет!
– И положил трубку.
– Спрашивали, не у нас ли фонарь "летучая мышь"?
Кто-то сплюнул. Летчики снова легли. Капитан закрыл глаза. И опять в землянке тихо- тихо. Только где-то капала вода.
Санчес механическими движениями пришивает подворотничок. Возле него на нарах - молоденький летчик, видно, из пополнения. Он лежал на животе, прижавшись щекой к подушке, щеку что-то укололо, он вытащил из подушки перо, повернулся на другой бок, затем сел, не зная, куда себя деть; взгляд его упал на койку Гонтаря. Там лежала гитара. Он взял ее, провел пальцем по струнам и положил на место.
Братнов встал, выпил из бачка воды. Вышел из землянки.
Гонтарь у входа озабоченно оглядывал небо.
– Проясняется, вроде. Скорее бы уж.
Братнов: - Да...
А глаза его смотрели уже не на небо, а ... на штабную землянку. Но там ничего не было, только открылась дверь и вышел озабоченный Цыбулька.
Братнов вернулся в землянку. Снова резкий звонок.
Тимофей ( Гонтарю): - Товарищ старший лейтенант, вас!
Гонтарь подошел, слушает. Все смотрят на него.
– Неужели нельзя сообщить это перед самым вылетом? Да!
– Повесил трубку.
– К летчикам: - Ерунда на постном масле.
– Черт бы их побрал!
– это сказал Кабаров. Он лежал у себя, остро прислушиваясь к тишине летной землянки.
Опять звонок, и снова раздраженный голос Гонтаря: - Да что вы, обалдели, что ли?! Да налили воду в бачок! Налили!
Кабаров закусил губу и вдруг медленно стал подыматься. Ему было очень трудно преодолеть эти десять шагов, отделявшие его от телефона.
Увидев в дверях командира, летчики вскочили, Гонтарь кинулся к нему: Зачем вы?..
Kабаров снял трубку, крутанул здоровой рукой ручку полевого телефона, голос его звучал хрипло:
– Оперативный! Прекратите дергать людей! Больше в летную землянку не звонить. Ни по какой причине... Только о приказе на вылет!.. Да-да, майор Кабаров. Все!
– И, резко положив трубку, вдруг сморщился от боли.
Гонтарь подхватил его, повел к закутку. Летчики глядели вслед ему. Вернулся, и вдруг жизнерадостно:
– Ребята, какая главная беда у нашей замечательной страны? Когда? И в мирное, и в военное время! Не слыхали?.. Самая главная беда у нашей замечательной страны - дураки и дороги...
И снова звонок.
– Ну, так!
– Капитан с обожженным лицом затянул потуже ремень на комбинезоне.
Но дневальный Морозов, выслушав, почему-то молчал.
– Ну?
– спросил кто-то. Все повернулись к Тимофею.