Штрафной батальон
Шрифт:
Когда процессия достигла теплушки второй роты, число арестованных превысило двадцать человек. Приблизившись к двери, лейтенант сверился со списком, выкликнул:
— Василевич, Порядников — на выход! — Собираясь, Тихарь и Яффа стали совещаться, брать или не брать выигранные тряпки. И брать, и оставлять их на попечение Карзубого и Башкана было в равной мере опасно. Наконец воровское чутье подсказало — брать. Отнимут или нет — неизвестно, а от своих компаньонов наверняка назад не получишь. — Кому приказано —
Прихватив мешки, сначала Яффа, а за ним Тихарь торопливо спустились вниз, присоединились к арестованным.
— Давно пора их к порядку призвать! Сволочи!
— Еще бы вон тех двоих не мешало за компанию с ними отправить! Тоже хороши штучки!.. — раздались возгласы.
Препроводив арестованных в пустовавший до той поры вагон-гауптвахту, лейтенант собственноручно навесил на дверные скобы массивный амбарный замок. По обе стороны теплушки заняли посты автоматчики-охранники.
Следуя обратно, бойцы, подгоняемые лейтенантом, задвигали тяжелые двери теплушек и для верности закручивали их проволокой.
— Так-то оно лучше. Не хотели по-человечески — повезут как скотов! — резюмировал Махтуров. — Безопасней и спокойней будет.
Под лязг опустившихся защелок Башкан, кривляясь, попытался было затянуть блатную ухарскую песенку, но сорвался на крик:
— Эй, урки, этапчиком запахло! Куда гонют-та? Можа, и на Бакинский порт повернут! На Колыму, в края полные!
— Повернут, повернут. Если на фронте уцелеешь, то обязательно тебя, гада, опять туда отвезут, не беспокойся. Никуда те края от тебя не денутся, — успокоил его Бачунский.
Башкан как-то сразу скис, да и остальные дружки и прихлебатели присмирели. Не огрызались в ответ, как обычно.
Павел решил, что настал выгодный момент укрепить командирский авторитет.
— Халявин!
— Чего? — после продолжительной паузы нехотя отозвался Карзубый.
— Не «чего», а «я». Пора наконец усвоить. Живо сюда!
Думал, не подчинится приказу Карзубый, настраивал себя на то, что, возможно, придется проявить твердость. Но Халявин, похоже, нутром почувствовал его настрой. Спустился с нар, вразвалку подошел к Павлу: «Чего надо?»
— Возьмешь веник и подметешь проход, чтобы ни одной соринки в щелях не осталось. До утра будешь дневалить у печки, в завтрак тебя Сидорчук сменит. Повтори приказание.
Карзубый побелел: ему, вору в законе, на глазах у целой роты махать веником? Слыханное ли дело! Но неглупый он был, чтобы не понять тайного умысла взводного, и потому пойти наперекор не решился. Глядя вкось, буркнул под НОС:
— Ладно, чего повторять-то…
Отошел к печке, вроде бы за веником, но едва Павел отвернулся, как уселся на дровишках перед топкой, а подметать Борю Рыжего
Павел вспыхнул, но подавил гнев: для начала с Карзубого было достаточно и этого. Но ровным, спокойным тоном приказал порубить дрова помельче и сложить поленницей. Сам стоял рядом, дожидаясь исполнения приказа.
Очнувшись, застонал от боли Таныгин. Приподнялся, ощупал распухший нос и разбитый затылок, пошатываясь, побрел к бачку с водой, стал смывать с лица ссохшуюся коркой кровь.
— Красиво тебя дружки разукрасили — лучше некуда. От долгов теперь можно не скрываться — все равно никто не признает, — с издевкой заметил Бачунский. — Только зря тебя, наверно, спасали, холуя воровского. Небось опять половой тряпкой им под ноги стелиться будешь?
Таныгин, не отвечая, молча умылся, молча забрал с нар свой вещмешок и перекинул его поближе к Туманову с Илюшиным. Те потеснились, освобождая ему место рядом с собой. Примостившись подле, Таныгин страдальчески поморщился и затих, смежив веки. Потом Семерик, встрепенувшись, хрипло выдавил:
— Думаете, вор я, как они? Ошибаетесь. Спросите, почему за них держался? Так сдуру поверил, что они настоящие товарищи. Думал, с ними не пропадешь. Один другого в беде всегда поддерживают. А теперь сами глаза мне открыли. Выучили дальше некуда, больше не лопухнусь. Ведь за что он меня бил, гад? Думал, я деньги его притырил. Он, когда Длинного в меченые карты обыграл, меня на толчок послал, шмотки продать. Я кожан один только толкнул, и то еле-еле взяли за полторы тысячи, а он за горло схватил. Спрашивает, сколько себе припрятал. А я стакан махры и то себе не купил.
Туманов и Илюшин отчужденно молчали, должно быть не очень доверяя Семерику, хотя по-человечески ему и сочувствовали. А Павел, размыслив, решил, что не простит Тихарь своей «шестерке» попытки найти защиту у «фреев», не простит и непременно отомстит, хотя бы для того только, чтобы другие из-под влияния не уходили. Надо было поддержать парня на первых порах.
Утром прибыли в Балашов. Солдаты комендантского взвода разнесли по теплушкам сухой паек и бачки с кипятком. Из вагонов никого не выпускали. Обещанное пополнение офицеров в батальон здесь не поступило.
Перед вечером эшелон утомительно долго стоял на каком-то безымянном разъездике, а с наступлением темноты втянулся на пути воронежской станции Лиски.
Часть вторая
Глава первая
Забегали по платформе офицеры из военной комендатуры, заметались по щелям вагонов светлячки карманных фонариков. Топоча сапогами, кинулись вдоль состава солдаты комендантского взвода, загремели дверными задвижками.