Штрафной батальон
Шрифт:
— Карты отдай сначала. Тихарь, чего он напрашивается?
При иных обстоятельствах Тихарь мог бы и в драку кинуться, спасая свой авторитет, а тут, когда все выигранные тряпки в мешок упрятал, сам повод искал игру закончить. Оттого лишь для вида рысьи глаза сузил, имитируя вспышку злобы, но с места не двинулся. Только просипел:
— Уйди лучше по-хорошему, вояка. Мы тебя не трогаем, и ты не лезь. Сами как-нибудь разберемся! — а тем временем часы и деньги по карманам распихивал.
Длинный на него уставился, за руку потянул:
— Айда до нас. Я там еще шмотье найду. Закончим.
Тихарь
— Не идет. Тащи сюда. Не я до тебя привалился. — Павел плюнул с досады, но на рожон лезть не стал.
Все равно играть будут. Пусть лучше между себя счеты сводят, чем остальных кознями донимают.
Присев рядом с дневальным, издали наблюдал за вздорящими блатняками. А спор у них разгорелся с новой силой.
Подъезжали к крупной узловой станции Ртищево. По всем расчетам, здесь должна была меняться поездная бригада. В этом случае Павел наметил сбегать в штабной вагон за приказом, а затем — смотря по обстоятельствам. Не теряя времени, надел шинель, затянулся ремнем.
Видя его приготовления, Баев тоже забеспокоился. Прихватив вещмешок, опустился с нар, стал подсчитывать деньги. Получалось небогато.
— Салом вряд ли разживешься, а на табачишко да на картошку в аккурат хватит. Глядишь, и на коробок спичек останется, — с присущей склонностью выставлять грустное смешным резюмировал он, помышляя о базарчике, который наверняка существовал вблизи станции.
Вот наконец протяжный паровозный гудок, и состав, лязгнув буферами, замер на путях.
Глава шестая
Спрыгнув на землю, направился скорым шагом к штатному вагону. Ближний тамбур оказался запертым на ключ. Добежав до второго, разглядел в глубине за мутными разводами на стекле лицо часового. Постучал.
— Стой! Чего надо? — послышался раздраженный оклик.
— По вызову комбата. Приказано явиться утром. — Часовой что-то пробурчал в ответ, но Павел не расслышал, что именно. Спустя минуту в тамбуре появился ладный щеголеватый сержант в форме пограничника, должно быть, начальник караула. Щелкнув замком, сержант приоткрыл дверь, окинул Павла беглым небрежным взглядом.
— К начштаба? — вяло, бесцветно полувопросил он.
— Так точно, гражданин сержант!
— Проходи.
Сопроводив Павла по коридору до нужного купе, сержант негромко постучал в неплотно притворенную дверь. Дождавшись отзыва, посторонился, пропуская Колычева вперед.
Переступив порог купе, переоборудованного под походный кабинет-спальню, для чего из него были убраны обе верхние и нижняя левая полки, Павел оказался лицом к лицу с моложавым, не старше тридцати лет капитаном, подтянутым и аккуратно расчесанным на пробор. Строгий вид капитана, сдержанность убранства купе, в котором не было ничего лишнего, кроме самого необходимого: прибранная постель, две табуретки и стопка книжек на квадратном столике, застеленном кипенной салфеткой с незатейливой вышивкой по углам, — все это создавало ощущение того особого духа и уклада, которым отличаются люди, следующие независимо от условий раз и навсегда заведенным правилам и привычкам.
— Рядовой штрафной солдат Колычев! Прибыл по распоряжению командира батальона!
Поднявшись
— Знаю, знаю. Приказ на вас комбат еще вчера подписал. Присаживайтесь, пожалуйста. Майор хотел с вами лично побеседовать.
Переведя взгляд с дочиста отмытых полов на свои давно не чищенные сапоги, Павел в нерешительности замялся. А сообщение о предстоящем разговоре с самим Балтусом и вовсе повергло его в замешательство.
— Ничего, ничего! Проходите! — ободрил хозяин купе и представился: — Капитан Соболевский, Евгений Михайлович.
— Спасибо, — сдержанно поблагодарил Павел.
Он не очень-то доверял внешним проявлениям благоволения высших чинов к низшим, будучи убежден, что чаще всего этим маскируются иные цели, поэтому прошел к столику и сел на одну из предложенных табуреток, следуя форме, но не духу приглашения.
— Ну как ваша дикая орда — управляетесь? ЧП еще никаких не произошло?
— Да нет. Пока вроде все нормально.
— Нормально — в смысле для ненормальных! А? — заговорщически подмигивая ему, засмеялся Соболевский, как бы говоря: «Рассказывай, рассказывай — я-то знаю!»
Павел не обиделся, шутку принял:
— Можно и так…
— Простите! — Оборвав смех, Соболевский направился к двери, приоткрыл ее пошире. — Присыпало меня, знаете, в траншее — не могу в закрытом помещении, давит.
— Знакомая вещь, — сочувственно отозвался Павел. Бледность лица и нервный тик, борясь с которым Соболевский мученически прикрывал левый глаз, говорили, что начальник штаба — вчерашний выходец из госпитальной палаты. Павел хотел из вежливости поинтересоваться еще, где воевал и был ранен капитан, но в купе, очевидно уведомленный, вошел майор Балтус.
Всегда собранный, подтянутый, не позволявший на людях никаких послаблений, комбат на этот раз предстал перед Павлом хоть и в форме, но без ремня и — что совсем не укладывалось в сознании! — в обычных комнатных шлепанцах. Эти стоптанные тапочки так расходились с прежним устоявшимся представлением о суровом, властном командире, каким привыкли видеть и знать его штрафники, что Павел, наверное, не смог скрыть своего изумления.
— Познакомились? — буднично спросил Балтус, скользнув взглядом по Соболевскому и жестом усаживая вскочившего при его появлении Колычева. — Тогда к делу. Скажите, Колычев, как отнеслись штрафники к вашему назначению командиром взвода?
— Насколько я понимаю, вас интересует вопрос дисциплины и подчинения? — уточнил Павел, продолжая стоять и впервые осмеливаясь смотреть в лицо комбату прямо и открыто.
— Допустим, — уступчиво согласился Балтус, и Павел удовлетворенно отметил, что верно понял направление мыслей комбата. Балтус, видимо, не был уверен, что штрафная среда примет выдвиженцев из своего круга без противодействия. Ответ Колычева должен был убедить или разуверить его в своих опасениях.
— По-разному, гражданин майор, — твердо ответил Павел. — Фронтовики и те, кто не ловчит, — с пониманием. Прочим, по-моему, безразлично, кто и какой у них командир…