Штрафной батальон
Шрифт:
Вернувшись к столу, присел, сцепив в задумчивости голову руками. Но вот на лестнице послышались быстрые, летящие шаги. Приблизились к двери, не задерживаясь, простучали по прихожке, устремились прямо к нему — Маша Бубнова, соседка по подъезду, раза два ходили вместе в кино. Налетела вихрем, чмокнула в щеку:
— Паша! Целый, невредимый?! Ну и слава богу. Не всем такое счастье выпадает! А о ней, суке, не думай — наплачется еще по тебе. Давай собирайся к нам, нечего тут у нее рассиживаться!..
Маша, не давая ему опомниться, решительно, напористо собирала со стола и складывала в вещмешок его консервы, колбасу,
Глава пятая
Работы и учения отменены. Штрафной батальон выведен на просеку и построен поротно, в одну линию, вдоль ограды лагеря. Все ждут прибытия представителей командования. Но причина общего построения вроде ясна: пришел час отправки на фронт.
Ждать приходится долго. Майор Балтус, свежевыбритый и торжественно-осанистый, появляется перед строем в сопровождении необычно многочисленной группы командиров. Вся свита, за исключением двоих — майора интендантской службы и капитана-военврача, которые следовали за комбатом неотступно, остановилась поодаль, на границе вырубки, а Балтус стремительно прошагал к центру восьми ротных прямоугольников.
Как и предполагалось, началась обычная предотправочная процедура. Двигаясь вдоль строя первой роты, незнакомый капитан в длиннополой кавалерийской шинели и кубанке с красным верхом задавал штрафникам односложные, стандартные вопросы: все ли вещевое довольствие получено и есть ли другие жалобы и претензии. Удовлетворившись ответом, шел дальше.
Когда дошел до второй роты, произошла заминка: кто-то из штрафников пожаловался на проносившиеся подошвы. Его поддержали недовольным гудом еще несколько голосов. Кусков для наглядности выставил на всеобщее обозрение ногу в разбитом ботинке с выглядывавшей из него портянкой.
На помощь капитану подоспел майор-интендант, стали о чем-то вполголоса совещаться. Вмешался комбат: «Заменить!» Подгоняемые властным, повелительным взглядом хозяйственники из обозно-вещевого снабжения кинулись исполнять его приказ.
Следом за капитаном пошли штабные писари, уточнявшие списочные составы рот, и военврач — весьма колоритная гражданская личность в овчинном полушубке, солдатской шапке-ушанке, но при холеной интеллигентской бородке и щегольских усиках. С саквояжем в руках, исполненный величия и достоинства, он степенно шествовал вдоль строя, придирчиво всматривался в штрафников. Наметив жертву, подступал к ней на цыпочках, смущал непривычной, чуждо звучавшей деликатностью:
— Простите! На что жалуетесь?
Штрафники ни на что не жаловались, все, как один, были здоровы. Поразительно, но непреложно: бежит от солдата хворь. Целыми днями на холоду, в слякоти, и обувь насквозь промокшая, и шинель колом смерзлась, и в воронке с ледяной водой искупался, и измотался до крайней степени, а поставь градусник — норма. Ни грипп, ни простуда не берут. Иной раз и захочется в санчасть угодить — не заболеть, отдохнуть денек, отоспаться на чистой постели, так нет: здоров как буйвол.
В заключение, после утряски всех вопросов и недоразумений, строй штрафников обходил сам комбат, сопровождаемый несколькими офицерами, из которых Павлу был знаком лишь начальник штаба батальона. Балтус, как обычно, был сдержан, непроницаем. Замечаний никаких не делал, но для себя брал на заметку всякую
— Вопросы ко мне есть?
Вопросов не было, и комбат следовал дальше.
По пятам за ним шли начальник штаба и сутулившийся невысокий офицер с отсутствующим, безразличным видом. Может, и не задержался бы на нем взгляд, если бы не кусочек тоненького ошкуренного прутика, который он машинально вертел в пальцах правой руки, знакомо раскатывая его, как карандаш. «Начальник особого отдела», — догадался Павел, отмечая для себя его внешность.
Закончив обход, Балтус вернулся к середине строя, выждал некоторое время, собираясь с мыслями, затем обратился к солдатам с короткой напутственной речью. Говорил скупо, раздельно, как отдавал приказ.
— Штрафники! В трудное для себя время Родина очень гуманно отнеслась к совершенным вами ошибкам и преступлениям. Она готова простить каждого, кто искренне раскаивается в содеянном и полон стремления искупить вину кровью. Вам предоставляются все возможности, чтобы воспользоваться этим правом. Родина дает вам все, что полагается солдату, ее защитнику, а ждет и требует одного — оправдания доверия в предстоящих боях с фашистами. Только пролитая на поле брани кровь освободит вас от позора и дальнейших обязательств штрафника. Поймите это. Правда, верно и то, что командованию батальона предоставлено право снимать судимость и с тех, кто проявит в бою исключительное мужество и геройство, но не будет при этом ранен. И я этим правом буду пользоваться, но… — комбат возвысил голос, и штрафники обратились в слух, — это в исключительных случаях. Кроме того, среди вас обязательно есть и такие, кто считает свою вину не столь большой, чтобы рисковать за нее жизнью. Хочу уточнить: они глубоко заблуждаются. Положение о двух смертях, о которых мне приходилось уже говорить, распространяется на всех одинаково.
В пору всеобщей опасности нет разделения на большую и малую вину — есть единый для всех гражданский долг! Хоть и по разным причинам и в разной степени, но вы пренебрегли им, изменив тем самым общей цели, — общий за это и единый спрос. Прошу усвоить эту мысль поосновательней, ибо в дальнейшем вряд ли нам представится возможность для повторной беседы на эту тему.
Штрафники! Получен приказ командования об отправке нашего отдельного штрафного батальона на фронт. Выражаю уверенность, что в вашем лице Родина и наша армия получат хорошую боеспособную часть. Оружие мы получим по прибытии к месту назначения. У меня все. Готовьтесь к отправке!
…На фронт! Возбужденные, взбудораженные, штрафники толклись в проходах, собирали и укладывали немудреные солдатские пожитки в «сидора» и вещмешки, распределяли выданный в дорогу сухой паек. Кое-кто торопился черкнуть и отправить домой коротенькую весточку. Брились.
На душе у большинства было светло и приподнято, как в Чистый понедельник.
Майор Балтус нервничал. Откинувшись на спинку стула, с заметным усилием сдерживал бурлившее раздражение, поминутно отвлекался, вспыхивая в споре с воображаемым собеседником под действием приходящих на ум новых, еще более убедительных доводов, выстукивал нервную дробь на крышке стола. Оправдались его худшие предположения: батальону предстояла отправка с неукомплектованным штатом командиров рот.