Штрафной батальон
Шрифт:
Мимо проплыло старинное здание вокзала, потянулись платформы и пакгаузы. Под ногами дробно простучали выходные стрелки.
Павел с тревогой огляделся вокруг, проверяя, все ли на месте. Штрафники, грудясь у двери и на нарах, возбужденно обсуждали подробности беспорядков, учиненных на ртищевском вокзале, прикидывали, сойдет или не сойдет с рук им это безобразие. Большинство склонялось к мысли, что виновным несдобровать, — комбат был в ярости. Всюду взгляд натыкался на потные разгоряченные лица, подозрительно блестевшие глаза. По вагону предвестником
Предчувствие не обмануло Павла. Не успели отъехать десятка километров, как с верхних нар мешком свалился на пол Покровский. С трудом поднялся на нетвердых ногах и, выхватив из кармана поллитровую бутылку, с перекошенным от ненависти лицом бросился на солдат:
— Расшибу сволочей!
Увернувшись от удара, Шведов коротко и сильно ткнул его в челюсть.
Вскинув руки, Покровский отлетел спиной к стене вагона, осел по ней, бессильно обвиснув, на пол и вдруг заплакал, встал на четвереньки и побито пополз под нары, что-то бессвязно бормоча и по-пьяному жалко всхлипывая, и вскоре там затих.
Все это произошло столь неожиданно и скоротечно, что никто из штрафников не успел понять причины безумного буйства Покровского.
— Че он возбух-то, ребят?
— А черт его, дурака, знает!
— Дак кривей вина он, не видите, что ли?
— Ну да? Тверезый будто садился…
— Ну дак что? Успел уже, долго, что ль? Засосал пузырь, и шары на лоб…
Шведов, похоже, испытывал неловкость и угрызения совести за то, что так безжалостно саданул хлипкого Покровского. Потирая ушибленную руку, говорил, словно оправдываясь:
— Полудохлый, тварь, а бутылкой машет. Ты знаешь, взводный, на какие деньги он дряни свекловичной нализался? Опять, собака, за старое взялся. Не хотел я говорить — белье ведь он с себя продал. Сам видел, как на базаре кальсонами тряс. Надо было отнять, а я, дурак, мимо прошел. Еще концы отдаст ненароком — отвечай тогда как за хорошего, живой он там, что ли? Эй! — Наклонившись, Шведов подергал Покровского за ногу. Тот пьяно замычал, прикрыл голову руками.
— Не трожь! — посоветовал Павел. — Проспится, ни черта ему не сделается.
Он полагал, что одним происшествием дело не ограничится, и не ошибся. Вскоре драка в углу среди уголовников вспыхнула.
— За что бьешь? — взвыл на весь вагон штрафник Таныгин, известный больше по кличке Семерик, вскакивая на ноги и намереваясь бежать. Но получил удар в живот и распластался на полу, добитый сбоку.
С кошачьим проворством метнулся к нему Тихарь и моментально сверху оказался. Вцепился обеими руками в горло и, стервенея, стал колотить его изо всех сил головой о дощатый настил.
— Брось, гад, что делаешь!
Шведов, по воле случая вновь оказавшийся к месту происшествия ближе своих друзей, подскочил к Тихарю и, схватив его за шиворот, рванул на себя, отбросил назад. Безуспешно цепляясь за стойки нар, Тихарь отлетел к стене. На мгновение блеснуло у него тонкое жало финки. Но, разглядев перед собой подоспевших Колычева и Махтурова, вовремя
— Вы, фреи чистой воды, в наши босяцкие дела лучше не суйтесь. Без вас разберемся, а то допроситесь…
— Чего допросимся? — Павел подступил вплотную к нарам, приподнялся, ступив ногой на перекладину. — Договаривай!
— Тогда узнаешь! — буркнул Тихарь, но на всякий случай отодвинулся подальше, вглубь, принялся с ожесточением ломать горбушку хлеба на разостланную тряпку.
По существу, он трухнул, и Павел укротил гнев, отступил, сознавая, что дальнейшее выяснение отношений не имеет смысла.
Посчитав инцидент исчерпанным, наверх к Тихарю молча полезли Карзубый, Яффа и Башкан. Боря Рыжий по очереди стянул с каждого сапоги, заботливо разложил портянки на просушку. Затем притащил и подал котелок с водой, сам, однако, оставаясь внизу.
Тихарь в знак благодарности швырнул ему небрежно сверху кусок горбушки. После этого уголовники приступили к трапезе. Чинно, мирно, будто и не было недавней драки.
А внизу, в проходе, валялся избитый Семерик…
В Аркадаке штрафникам готовилась встреча. Эшелон был направлен прямиком в тупик, под стволы ручных пулеметов и автоматов, которыми солдаты заградительного батальона и бойцы взвода местной комендатуры, выставленные в оцепление, упирали в проемы дверей.
— Не выходить из вагонов! Назад, живо! Всем по своим местам! — размахивая зажатым в руке пистолетом, кричал метавшийся по платформе командир заградчиков, осаживая приготовившихся было попрыгать на землю штрафников.
А из штабного вагона тем временем выгружались по тревоге автоматчики комендантского взвода. Следом по ступенькам лесенки спускались начальник особого отдела, командир комендантского взвода и дежурный по эшелону старший лейтенант Наташкин.
Взяв автоматы на изготовку, бойцы комендантского взвода двумя рукавами растекались вдоль состава, загоняли обратно тех штрафников, кто не внял предупреждению и все-таки опустился на землю.
Сбившись к дверям, штрафники с любопытством и опаской следили за тем, что произойдет дальше.
— Н-да, ехали — веселились, а приехали — прослезились, — мрачновато пошутил Махтуров, и Павел, раскаивавшийся в душе за то, что позволил уговорить на выпивку, последствия которой могли обернуться для всех троих большими неприятностями, случись что-нибудь серьезное, определил по настроению друга, что и того терзают те же мысли.
— Кое-кому, кажется, и вовсе «Слезай-приехали!» командуют, — сказал Бачунский, указывая в голову эшелона, откуда по направлению к ним двигалась группа автоматчиков во главе с незнакомым лейтенантом-танкистом. Останавливаясь поочередно около каждого вагона, лейтенант вызывал двоих-троих штрафников, которых тут же заключал под арест.