Штрафной батальон
Шрифт:
Бегло схватив сознанием все эти детали, Павел, привычно пригнув голову, чтобы она была вровень с бровкой окопа, побежал по проходу к своей ячейке. По земле уже катился гул ревущих танковых моторов. Фашисты шли в атаку.
Вновь бронированная лавина надвигалась на оборонявшихся рассыпанным строем, но теперь за танками кучно бежала пехота. Это были автоматчики со «шмайсерами» и в темных, отсвечивающих под солнцем угловатых касках. Бежали они ходко, напористо, и потому, наверно, на взгляд снизу, из окопа, казались свежими, здоровыми, только что подброшенными на передовую из резерва.
Павла
Когда вновь вернулся на свое место, на поле впереди трудно было что-то различить: все оно от края до края вспучилось пыльными столбами разрывов, заволоклось пеленой непроглядного дыма. Это снова, как и в первый раз, встречь накатывающейся железной лавине ударили со всех стволов наши артиллеристы, минометчики и истребители танков.
Несколько минут тянулось напряженное томительное ожидание. Со всех сторон ревело, грохотало, вспыхивало и клокотало. Потом из клубов пыли и дыма вывернулся первый танк, большой и грузный, и, осмотревшись, двинулся на ближайший окоп, грозно покачивая длинным ищущим стволом.
Но когда до танка осталось метров семьдесят и Павел уже отдал команду «Гранаты к бою!», справа, из лощинки, вдруг выскочили наши «тридцатьчетверки» и устремились в лобовую на фашистов. «Три, пять, восемь, двенадцать…» — машинально отсчитывает Павел, переполняясь рвущимся наружу восторгом. И еще он краем глаза успевает заметить, как вскидывается на бруствер Шведов и, потрясая автоматом, кричит в порыве рвущегося наружу торжества:
— Ура! Наши красавицы! Дави фрицев, братва-а-а…
— А-а-а-а! — взвывает ответно траншея, и с этим воем, перевалив через бруствер, штрафники бросаются вслед за «тридцатьчетверками» в слепую, яростную контратаку.
Несколько мгновений Павел борется сам с собой, понимая, что надо убедиться, не затаился ли кто в опустевших окопах, но затем решительно вымахивает на бровку и, сильно пригибаясь, с автоматом в левой руке, бежит вдогон за скрывшимися в дыму солдатами своего взвода.
Пыль, гарь, едкая пороховая вонь сбивают дыхание, разъедают глаза, выжимая слезы. На бегу совершенно невозможно определить, кто в кого стреляет, кто кого бьет и кто от кого бежит. И Павел, пробежав несколько десятков метров, останавливается и настороженно прислушивается, пытаясь сориентироваться на слух.
«Тридцатьчетверки», ведя беспрерывный пушечнопулеметный огонь, похоже, протаранили вражеский порядок. Орудийный гром и железный лязг удалялись в сторону немецких позиций. Неподалеку, завалившись одним боком в воронку, чадно коптила прошитая снарядом немецкая «тройка», а впереди, в густом дыму, ярким факелом полыхали две столкнувшиеся лоб в лоб машины — вражеская и советская. Горела пропитанная горючим земля. Языки пламени бежали по траве далеко в стороны.
Глянув вбок, Павел увидел, как в волнах дыма метрах в двадцати выскочили несколько солдат и побежали в обход объятых пламенем танков. Не раздумывая, он бросился за ними.
От
Скорее догадавшись по выражению лица, нежели расслышав, о чем спрашивает Павел, один из танкистов ткнул оттопыренным большим пальцем себе за спину: «Там, за бронетранспортером!»
Обегая уже остывающий разбитый немецкий бронетранспортер, Павел грудь в грудь столкнулся с дюжим автоматчиком, намеревающимся шастнуть в низинку. Фашист с ходу смел его с пути, коротко и сильно долбанув в челюсть. Ошалев от удара, Павел все же успел сгруппироваться на земле и принять на ноги кинувшегося на него сверху гитлеровца.
Потом, побросав в горячке автоматы, они долго катались, сцепившись, по земле и, выбиваясь из сил, надрывно хрипя и задыхаясь, старались задушить один другого. Павел не мог поручиться за исход поединка: немец был тоже крепким и тренированным парнем. Но счастье было на стороне Павла, и он понемногу брал верх.
Пока они, ослепленные дикой яростью, рвали и ломали друг друга, из той самой низинки, куда стремился фашист, выскочили еще трое гитлеровцев — двое солдат и офицер. Но до бронетранспортера добежать не успели. Следом, хлеща по ним из автоматов, вывалилась шестерка преследователей — Махтуров, Гайко, Жуков, Богданов и Фиксатый с Химиком. Гитлеровцев скосило огнем.
Увидев склонившиеся над ним взволнованные лица товарищей, Павел с трудом приподнялся, плохо соображая и почти ничего не слыша, кроме бухающих ударов сердца и шума в голове. Его подняли, ощупали, сунули в руку подобранный автомат. Кажется, торопили. А он не мог сдвинуться с места, тупо уставясь на Химика, который, воровато оглядываясь, обшаривал труп убитого немецкого офицера. Почему-то именно Химик с Фиксатым никак не вмещались в его сознание.
Приноравливаясь к обстановке на слух, подались на звуки удаляющегося танкового боя. Скатились в глубокий овраг и, выскочив по крутому склону на противоположную сторону, устремились к видневшемуся в полукилометре разбитому селу, где, видимо, скапливались штрафники.
Подступы к поселку изрезаны гусеницами наших «тридцатьчетверок» и буквально устланы трупами гитлеровских солдат. Танковый бой уже перевалил через село, и слитный гул моторов вперемешку с резкими орудийными хлопками слышался далеко впереди за его пределами.
На втором дыхании преодолели небольшой подъем перед околицей. До окраинных развалин оставалось не более сотни метров.
И тут из-под каменной стены обрушенного сарая в лицо набегавшим штрафникам брызнула очередь немецкого пулемета. Метнувшись в сторону, Павел с разбегу ныряет в сухую промоину. Рядом распластываются и шестеро остальных его солдат. А сзади, от оврага, перекрывая дробный пулеметный перестук, доносится голос ротного: