Штуцер и тесак
Шрифт:
Неделю назад, получив это предложение, я бы подпрыгнул от восторга. Но с тех пор многое изменилось. На гражданской или, как говорят здесь, статской службе потомственное дворянство дается, начиная с VIII класса. Зубы выпадут, пока выслужишь. А вот офицеру достаточно получить самый низший чин прапорщика.
– Благодарю, ваше превосходительство! – поклонился я. – Для меня честь служить под вашим началом, но вынужден отказаться.
– Почему? – удивился он. – Не устраивает чин? Попрошу у государя больший. Я, знаете ли, не последний человек при дворе. Если эта ваша антисептика даст результат,
88
В то время награждение любым орденом Российской империи давало отличившемуся право на потомственное дворянство. Правда, о нем следовало похлопотать. После 1845 года это правило пересмотрели.
Соблазнительно, но… Военный лекарь – это, прежде всего, хирург. И вот тут я облажаюсь. Одно дело вытащить пулю из ноги или зашить рану, но мало-мальски серьезная операция – и Руцкий поплыл. Легенда рухнет. И вот тут уже не орденом, а каторгой пахнет. Не любят здесь обманщиков. Хотя, где их любят?
– Извините, ваше превосходительство, но успел сродниться с егерями. Для меня они стали семьей, которую не хочу покидать.
– У меня бы вы принесли большую пользу Отечеству, – укорил Виллие.
– Сомневаюсь, ваше превосходительство, – возразил я. – Главное я вам поведал. Введите антисептику практику – и спасете тысячи жизней. Вам за это памятник поставят – при жизни.
– Почему мне, а не вам? – сощурился он.
– Одно дело рассказать, другое – сделать. Вы и без того заслужили статую от благодарной России, антисептика только подымет ее постамент.
– Умеете вы льстить! – засмеялся Виллие. – Хотя слышать приятно. Я и вправду не жалею трудов на медицинском поприще, но это не всегда замечают. Жаль, что отказались, но настаивать не буду. У меня к вам просьба. Могли бы составить меморандум об этой вашей антисептике? Она меня чрезвычайно заинтересовала.
– Буду рад.
– Благодарю! Как напишете, немедленно присылайте. Я остановился у купчихи Поповой в особняке рядом с домом губернатора.
Он протянул мне руку, которую я с радостью пожал. Везет мне! Такими людьми рукопожатый. Рассказать кому в своем времени – умерли бы с зависти. Хотя, вернее, покрутили бы пальцем у виска.
Вернувшись, я не застал в доме Спешнева. Со слов Пахома, их благородие, попив чаю, отправились в родной полк – доложиться командиру и получить указания. Похоже, что в идею летучего отряда на базе роты штабс-капитан не верил. Я только плечами пожал. Пахом накормил меня чаем с белой булкой, причем булка оказалась свежей и очень вкусной. Спросив у денщика, где Синицын, я отправился искать фельдфебеля. Тот нашелся у конюшен, где занимался инспекцией состояния лошадей. Завидев меня, Синицын прекратил распекать фурлейта, чем он рьяно занимался, и направился навстречу.
– Здравия желаю, Платон Сергеевич! – сказал, подойдя ближе. – За деньгами пришли? Идемте, они у меня не здесь.
– Не за тем, Аким Потапович! – ответил я. – Хотя от денег не откажусь – потратился вчера.
– Слыхал: лекарства и струмент лекарский купили? – кивнул фельдфебель. – Будете егерей пользовать?
– Кого же еще? – пожал я плечами.
– Возместим из артельных денег, – заверил Синицын.
– Не нужно. Я по другому делу, Аким Потапович. Требуется грамотный человек с красивым почерком. Начальник медицинского департамента Военного министерства попросил бумагу составить о лекарских делах. А пишу я как курица лапой.
И еще не знаю современной орфографии: все эти яти, еры и прочие ижицы.
– В роте лучший почерк у меня, – сказал Синицын. – Для его благородия бумаги завсегда составляю. Так что извольте.
– Спасибо, – поблагодарил я.
Показав напоследок кулак в чем-то провинившемуся фурлейту, фельдфебель повел меня к себе. В доме первым делом вручил толстую стопку ассигнаций. Я пересчитал – тысяча двести двадцать пять рублей. А неплохо расторговались! Я стал раскладывать деньги на три стопки, но Синицын остановил.
– Это все вам, Платон Сергеевич!
– Как? – изумился я.
– Помимо золота и часов оружие продал, – пояснил Потапыч. – Десять сабель и пятнадцать пистолетов – из тех, что покрасивше. В оружейную лавку зашел, спросил купца. Тот, как услыхал, прямо вцепился. В городе военных полно, оружие многие спрашивают, да и статские интересуются. У купца весь товар разобрали. Хотел забрать у меня все, но я отказал: что-то надо интендантству отвезти, – вздохнул фельдфебель. – Генералы-то сабли с пистолями видели.
По его лицу было видно, что последним обстоятельством он весьма огорчен.
– Неприятностей, от того, что продал, не будет?
– Кто эти сабли и пистоли считал? – махнул он рукой. – Интенданты их тому же купцу переправят. Ворье! Часть пистолей егерям раздал. На себе не носить нужно – мы теперь конные.
«Надолго ли?» – хотел сказать я, но промолчал. Не знаю, что скажут Спешневу в полку, но Мыша я не отдам. Он хоть и немецкая скотина, но полезная. Еще и повозкой обзаведусь – деньги есть. Хватит с меня пеших маршей!
Диктант много времени не занял. Синицын писал медленно, старательно выводя пером аккуратные буковки с завитушками, но и я не стал растекаться мыслью по древу. Кратко перечислил самые необходимые меры – пусть хоть это внедрят. Вспомнив, что местные скальпели имеют костяные и даже бархатные ручки (это ж сколько заразы на них скапливается!), в пункте про кипячение инструмента добавил «по возможности», указав, что держать их в спирте перед применением обязательно. Когда Синицын закончил, я сложил лист втрое, как принято в этом времени, и поручил фельдфебелю доставить бумагу по указанному адресу. На том и расстались.
Обедал я в одиночестве – Спешнев не явился. То ли получал «цэу» от командира, то ли загулял с однополчанами. Деньги у него есть: Синицын сообщил, что свою долю штабс-капитан забрал еще утром. Похлебав щей и заев их кашей, я поблагодарил хозяев и собирался вздремнуть, но не тут-то было: во дворе нарисовался очередной посыльный. Медом тут для них намазано, что ли?
– Их сиятельство князь Багратион желают вас видеть! – сообщил незнакомый мне офицер и добавил вполголоса: – Гитару захватите, господин лекарь. От адъютанта слышал: песнями вашими интересовались.