Штуцер и тесак
Шрифт:
– Ишь, какой прыткий! – хмыкнул Багратион. – Мы в Смоленске стоим, а он о Париже говорит.
Генералы засмеялись.
– Будут наши казаки поить коней из Сены! – упрямо сказал я. – Помянете мое слово, ваше сиятельство.
– Иди! – махнул рукой Багратион. – Певун…
Я поклонился и вышел. Вот и поговорили…
Глава 12
Лекаря не учат генералов… Барклай провел в Смоленске военный совет, на котором было решено встречи с неприятелем и бить его армию по частям. Две колонны русских войск вышли из Смоленска и направились каждая по своему маршруту. К Красному выслали дивизию Неверовского – все как в моем времени. История противилась вмешательству попаданца.
Но что-то все же изменилось, но я понял это позже, сопоставив даты. Что-то капнуло на генеральские мозги. Горожане и крестьяне из окрестных деревень под надзором военных инженеров принялись возводить на подступах к Смоленску полевые укрепления: редуты,
Но тогда, повторюсь, я этого не осознал. Для меня стало важным, что Багратион утвердил нашу роту в качестве летучего отряда – типа посмотреть, что из этого выйдет, как сообщил Спешнев, до которого довели эту новость. Его полковой командир не возражал. Третью роту первого батальона списали на потери, что и внесли в соответствующие документы. Ставить ее вновь в строй и на довольствие – морока. К тому же егерей уцелело с гулькин нос – проще отдать и не морочиться. Нас даже пополнили солдатами из гарнизонного полка, позволив отобрать нужных. Спешнев с Синицыным привели в расположение сотню голодных солдат в потертых мундирах – в гарнизоне им жилось не сладко. Новичков приняли, накормили от пуза и распределили по взводам. Последние возглавили унтера – офицеров нам не дали. Ну, бог с ними, под ногами путаться не будут. Наиболее толковых егерей поставили на унтер-офицерские должности, пообещав утвердить в чине. Пушки не забрали, более того, прислали еще пару – трехфунтовки, как определил фейерверкер Ефим. Осмотрев орудия, он признал их годными и объяснил причину щедрости начальства. Трехфунтовки – исключенный из русской армии калибр; эти, видимо, завалялись в арсенале. К пушкам прилагались зарядные ящики, упряжки и восемнадцать артиллеристов – тоже из гарнизона города и опять-таки без офицера, чему Егор, которого приняли на службу, только радовался. Щеголяя в раздобытом где-то мундире с прицепленным к нему крестом, он весело покрикивал на подчиненных. Первом делом посадил их вязать заряды – это такие артиллерийские патроны. К мешочку с порохом присоединяют другой с картечью и увязывают вместе. Получается унитарный патрон для скорейшей перезарядки орудия. Для стоявших на вооружении пушек картечь упакована в жестяные стаканы, но нам они не подходят – калибр другой. Но и так неплохо. Выстрелила пушка, прочистили ствол банником, засунули в него матерчатую колбасу и прибили до казенника. Осталось ткнуть шилом в затравочное отверстие, пробивая им ткань порохового мешка, вставить запальную трубку – и орудие к стрельбе готово. Картечь нам привезли в бочонках, причем, двух видов – дальнюю и ближнюю [90] . Ядер, понятное дело, не дали – нет таких калибров в русской армии.
90
Дальняя картечь была крупнее и тяжелее, соответственно, летела дальше.
Штуцеров не получили ни одного. Я, признаться, не больно рассчитывал, но в душе надеялся. Облом… Хорошо, хоть ружья у гарнизонных бойцов оказались исправными и одного калибра. В русской армии с ними беда – чего только нет! Русские, английские, австрийские мушкеты – и все разные. После сражения под Смоленском один русский генерал прикажет перевооружить солдат трофейными французскими ружьями и будет доволен – хоть какое-то единообразие. Я заказал местному кузнецу формы для отливки пуль Нейслера. Пришлось помучаться с конфигурацией выемки в задней ее части – там внутри бугорок есть, про который я не сразу вспомнил. Без него пуля летела не стабильно, кувыркаясь в полете. Справились. Спешнев ежедневно выводил роту за город, где бывшие гарнизонные солдаты учились стрелять под надзором унтеров. С навыками у них оказалось плохо – медленно заряжали, целиться не умели. А ведь отбирали лучших! Хорошо, что пороха и свинца хватало – не пожалели интенданты. Ну, так мзда повлияла, родимая. После стрельб солдат учили чистить оружие. Дульнозарядное ружье нередко выходит из строя уже после двух десятков выстрелов. Пороховой нагар забивает затравочное отверстие, ствол, замок. После пятидесяти залпов ружье подлежит чистке с полной разборкой на составные элементы. В пехоте этим занимаются оружейные мастера, егеря Спешнева справлялись сами – и новичков
Трофейных лошадей у нас забрали: начальство решило, что нечего егерям рассекать на кавалерийских рысаках. Мыша я не отдал – личная собственность, да и Спешнев оставил себе польского жеребца. Остальные пошли на ремонт [91] кавалерийских частей. Но без коней мы не остались. Взамен интенданты выделили лошадок из табуна, пригнанного для армии. Мелкие, неказистые, они не шли в сравнение с теми, что забрали у нас, но Синицын только обрадовался, да и я тоже. Эти лошадки могут обойтись без овса, питаясь травой и сеном. Дали их много, причем, с седлами. Хватило всем, включая гарнизонных солдат. Разжились и повозками. Вот что значит близость к командующему армией! Хотя и тут без взяток не обошлось – занесли интендантам барашка в бумажке [92] .
91
Так в то время называлось пополнение кавалерии конским составом.
92
Так называли взятку в то время.
Нас Багратион в поход не взял, велев готовить отряд к предстоящим сражениям. Спешнев огорчился. Ему хотелось блеснуть перед сослуживцами, дескать, гляньте, какой орел! Вся рота на конях, пушки есть, а вы пыль месите…
– Охота ноги бить! – сказал я в ответ на его жалобы. – Погуляют и вернутся. Нет там французов.
– Уверен? – засомневался Семен.
– Увидишь! – заверил я. – Лучше поговорим, как отличиться.
– Это самоуправство! – воскликнул Спешнев, когда я смолк. – За такое под суд могут отдать. Велели оставаться в Смоленске.
– Так мы в нем будем, – успокоил я. – Как раз к возвращению Багратиона. А что выходили… Нам велели готовить роту к боям, так? Без учений в таком деле не обойтись, а где их проводить? Не в городе же? Отошли, а тут война. Бежать – позор, к тому же – случай испытать новую тактику. Победителей не судят.
– А мы победим? – засомневался Семен.
– Конечно! – пообещал я, хотя сам в том уверен не был.
На следующее утро рота выступила к Красному. За егерями тянулись упряжки с пушками, повозки припасами и инструментом. Раздобыть лопаты, пилы и топоры в Смоленске оказалось делом непростым, но Синицын справился. На чем основывался мой план? На рельефе местности. Смоленщина в этом времени заселена слабо, полей и лугов в окрестностях не так уж и много, а вот лесов хватает. Это позже их сведут. Что такое дорога через лес представляете? Если нет, прокатитесь по трассе Минск-Витебск, к примеру. На протяжении сотен километров – сплошной лес с редко попадающимися селениями. Но там широкая трасса со сторонами, расчищенными от растительности. А если узкая грунтовка, петляющая среди вековых сосен и елей, которую перекрыть как два пальца об асфальт? В Великую Отечественную партизаны это обстоятельство эффективно использовали. Чем мы хуже?
Подходящее место не сразу, но отыскали. Лесная дорога проходила в пяти верстах от Красного, немного в стороне от обсаженного деревьями Смоленского большака. Именно по нему будет отступать Неверовский, отбиваясь от кавалеристов Мюрата. Если верить очевидцам, генерал найдет проход в лесу, по которому и ускользнет от французов. Этот? Вряд ли. Если верить воспоминаниям очевидцев, это случилось дальше. Не важно, так даже лучше. Пять верст – это не двенадцать, которые Неверовский отступал в моем времени под непрерывными атаками кавалерии.
Встав на опушке, я нарисовал Спицыну и Егору задачи. У фельдфебеля вопросов не возникло, а вот фейерверкер заупрямился.
– Какие такие капониры?! – буркнул сердито. – Зачем пушки в землю зарывать? Их выше ставят и укрывают турами. Так цель лучше видно, и ядро дальше летит.
– У тебя есть ядра? – спросил я.
Егор насупился.
– Цель к тебе сама придет, вернее, прискачет. Только успевай стрелять! Капониры помогут укрыть пушки от противника, их огонь станет для него неожиданностью. Если подтянут артиллерию, то привести к молчанию закопанные в землю орудия непросто. А вот туры разбивают ядрами на раз-два – как раз потому, что стоят высоко и целиться в них просто. Ты вот в такое попади! – я указал ладонью на уровне пояса.
Фейерверкер почесал в затылке и смирился. Синицын развел людей по работам, и дело закипело. Одни солдаты, отступив от опушки, валили лес, образуя засеку, призванную прикрыть фланги позиции. Другие подрубали ели вдоль дороги, но так, чтобы те остались стоять – свалим в последний миг. Аналогичную операцию я поручил сделать на большаке – нужно завалить деревья и там, лишив французов возможности обойти лес и атаковать дивизию с фланга. Место для этого нашли хорошее – по обеим сторонам большака топкая низина, кавалерия завязнет. Артиллеристы рыли капониры и окопы для зарядных ящиков – на этом я тоже настоял. Для лошадей нашли лощину, где их не достанут ядра и пули, а пока выгнали пастись на лугу у опушки. Лошадь тоже хочет есть, причем, много. Одного овса ей нужно несколько килограммов в день. Мы его, кстати, захватили.