Штучка
Шрифт:
Жесткие пальцы сжали кожу на бедрах, будто натягивая Таньку на член Егора еще сильнее. У Таньки было ощущение, что из ушей вот-вот полетят звездочки, до того сильный это был кайф.
Кто был сейчас сверху? И правильно ли было разрешать Егору эти слишком хозяйские прикосновения? Но разве это было важно? Танька не могла себе представить в здравом уме, что она бы смогла отказаться от его жадных касаний. Они были нужны — ей было смертельно необходимо ощущать его желание. Тем более, что корону — знак своего «верховодства» — Танька оставила на тумбочке, после того как, потянувшись за ней к наручникам, уступила умоляющему «Не надо». Егор не хотел, чтобы она его ограничивала. Егор просил ее этого не делать. Да, Танька могла его не слушать, но не смогла это сделать и потому решила сейчас отказаться от того, чтобы верховодить до самого конца. Нужно было отдавать себе отчет — получалось у нее так себе. Все-таки диктовать условия Егору у нее выходило только потому, что он ей это разрешал. Хотя с Егором в принципе иного было и не нужно. Так, поиграть, развлечься, повыпендриваться — да, можно было, разнообразие очень доставляло. Но именно отпуская себя, именно отдавая себя в руки Егора, Танька чувствовала себя действительно свободной и счастливой. Она воевала больше, чем достаточно, — в учебе и в жизни — с Егором ей воевать совсем не хотелось. Ему хотелось лишь сдаваться.
Сегодня и так ее слишком сильно вело, Танька и так подозревала, что слишком много о себе навоображала, что совершенно зря сейчас уверена, что много значит для Егора. Она могла ошибаться. Хотя объективных поводов считать себя ошибающейся не было. Егор за ней приехал. Егор предложил ей вернуться на своих условиях, это означало, что свою линию столь беспрекословно он ей гнуть не будет. Егор готов был на уступки. Ради нее. А значит — она для него была важна.
Боже, Светка, тысячу раз спасибо тебе за тот вибратор… И то мало той тысячи будет. Ну кто же знал, что сработает? Ну кто же знал, что это безумие захлестнет Таньку еще сильнее, затянет ее еще глубже, что в жизни Егор окажется настолько упоительным. И что приведет это все — вот к этому. К Егору…
Егор… Ее — Танькин, нереальный Егор. Обожаемый, до выкипания мозга. Чертово супер-совершенство, охрененный до каждого миллиметра улыбки. А какой же кайф было ощущать, что не только она — его, но и он — ее. Вот сейчас, когда он сдавленно стонал от всякого движения ее бедер. Жмурился от духоты и удовольствия. Стискивал Танькину задницу, впивался в кожу на ней пальцами до кипящей, раскаленной боли. Заставлял вскрикивать, заставлял задыхаться, заставлял забывать обо всем и о том, что в мире вообще есть что-то. Не было. Ни времени, ни смерти. Один лишь секс. Их секс.
Хотя нет, это не был секс, это была чертова близость. Больше, чем секс. По крайней мере, Таньке сейчас казалось именно так. Когда между ними был лишь воздух, и никаких подводных камней. Когда Танька не желала отрицать, что Васнецов — ее мужчина, когда все в душе вскипало от одного лишь слова «мой», сказанного про себя — и в его адрес. Но… Если она ошибается? Что, если Егор себя не чувствует ее мужчиной… Что, если будет возмущен этими ее притязаниями?
— Чей ты, Васнецов? — сорвалась глупость с губ. Но хотелось, смертельно, ужасно хотелось, чтобы это признал и Егор. Он мог промолчать, да боже — в такую минуту и соврать было очень легко, но все-таки… Танька была уверена, что Егор не соврет. Что если скажет — то правду.
— Твой, солнышко, — Егор произнес это на выдохе. Он признавал! Боже, как загрохотал мир, Танька даже сильнее двинула бедрами, ощущая, что вот-вот кончит. Егор снова охнул от удовольствия, отчаянно жмурясь от этой нестерпимо-сладкой близости.
— Так смотри на меня, Васнецов, — яростно слетело с языка. Куда резче, чем хотелось, но Танька жаждала его взгляда, чтобы Егор видел — видел ее, только ее. Танька хотела каждого звука, что он мог издать, забывшись от наслаждения, не с кем-нибудь, а с нею.
Уставился. Будто впился своими жадными глазами в самую глубь души. Сместил пальцы на ее коже чуть ближе к заднему проходу. Когда его пальцы толкнулись внутрь — Танька ахнула. Никогда она не думала, что член можно ощущать настолько плотно. И так-то всякое движение бедер вышибало дух, а сейчас так и вовсе хотелось тихонько скулить, потому что сил на крики у нее не было. Это был восторг — один огромный, оглушительный, упоительный восторг. И двигаться сил почти не было, Егор сам заставлял ее насаживаться на его член в нужном ритме. Медленном, но остром.
Когда Танька кончила — практически ослепнув и оглохнув от кайфа, едва удержав позвоночник в вертикальном положении, искусав собственные губы, — она тут же оказалась на спине. Егор сбросил ее с себя, швырнул на простыни — и в этот момент Танька ощутила, как это все напоминало ей борьбу. Швырнул и тут же навалился всем телом, будто не желая дать Таньке сбежать, примеряясь к тому, чтобы толкнуться членом внутрь нее, но не спеша с этим.
— Бунтуешь? — с насмешкой выдохнула Танька, подаваясь бедрами его члену навстречу. Нет… Не воспользовался, не засадил, лишь вжался горячими губами в Танькину шею, будто нашаривая на ней кнопку перезагрузки. Кажется, у него не было цели кончить побыстрее самому. Кажется, он хотел разрядить Таньку еще раз…
— Даю своей королеве отдохнуть, — горячим, пробирающим до мурашек шепотом проникновенно заверил Егор. И она бы ему поверила, если бы в его глазах не плясали черти. Просто Васнецов, кажется, вообще не мог выпустить вожжи ситуации из своих рук до конца. Он еще долго выдержал, Танька ожидала, что он сдастся и пойдет на этот «государственный переворот» гораздо раньше.
— Танька, Танечка, — от одного только своего имени на его губах, выдохнутого с таким ярко выраженным удовольствием, Танька уже могла кончить еще раз, уже могла орать, потому что…
Егор.
От его пальцев, жестких, безжалостных, хотелось и орать, и растекаться. То он прищипывал соски, то, запустив руку между ног, нежно касался клитора, заставляя Таньку дрожать. Заставляя ее снова захлебываться в голодной жажде.
Егор.
Как ему было не сдаться? Он же был чертовым композитором секса, и он совершенно точно знал, что ему нужно сделать, чтобы добиться отклика. То ли просто знал, как завести женщину, то ли чувствовал именно Таньку, хотя… не такой уж это был и секрет. Лишний раз с Егором — никогда не был лишний. И вот сейчас — снова горячо. Снова член толкался внутрь, а Танькины ноги уже были закинуты Егору на плечи. Боже… Когда мышцы были напряжены вот так — ощущения были еще острей. Хотя и казалось, что это невозможно.
Егор.
Имя, отдающееся эхом в голове, имя, от которого взрывались звезды.
Его имя. Любимое имя. Единственное имя, важное для нее. Потому что это имя принадлежало именно Васнецову.
— Егор!
— Громче! — прорычал он, вколачиваясь в ее тело сильнее.
Все, как ты хочешь, любимый. Все.
Нет ничего сложного в том, чтобы орать от наслаждения, если твой мужчина его тебе дарит. Сложно — терпеть. Невыносимо — терпеть. Но именно поэтому сейчас кажется, что Танька растворялась в Егоре до конца, целиком, полностью. У нее с трудом получалось слышать собственный голос, крики, которые сама же и издавала, — но они доносились до нее будто сквозь вату, потому что весь ее мир — был землетрясение в преддверии оргазма. Черт возьми, не может быть так. Не может… быть… та-а-а-ак!