Штундист Павел Руденко
Шрифт:
колодцу, у нее захватило дыхание и она должна была остановиться. Она присела на край
тяжелого корыта, выдолбленного из ствола столетней липы, в котором поили скотину. Все
внутри ее кипело. Она была первая невеста в деревне и любимая дочка отца. Она привыкла, чтоб
все её баловали, и вдруг тот, кого она предпочла всем и кому она открыла это, оттолкнул ее.
Теперь, когда Павла тут не было, его отказ исполнить ее просьбу представлялся ей еще
непонятнее и
– Не любит, не любит, не любит! – твердила она. И ей казалось ясным, что он приходил
только попробовать свою силу над ней, и она готова была разорвать себя за то, что поддалась и
выдала себя.
– Дура, дура, дура! – бранила она себя. – Песню ему стоило спеть, и ты уж ему на шею
повисла.
Она не могла выдержать и, припав к высокому срубу колодца, заплакала от досады и горя.
Но вдруг ей послышалось, что кто-то идет.
Она встрепенулась, как пойманная птичка, утерла глаза и осмотрелась. Кругом никого не
было. То скрипнуло коромысло, которым таскали из неглубокого колодца воду.
Ну да все равно. Если теперь никто не прошел, то каждую минуту могут пройти от Ярины
парень или девушка, и если ее увидят, в таком состоянии, все сейчас догадаются, и тогда ей хоть
сквозь землю провалиться от стыда!
Она решилась тотчас же вернуться назад к Ярине, где ее отсутствие могли даже не
заметить. Но прежде ей нужно хорошенько оправиться. Она взлезла на дощатый борт сруба,
ухватила болтавшееся в воздухе ведро и потянула его к себе. Журавль заскрипел, как немазаное
колесо, и клюнул вниз ДЛИННЫМ КОНЦОМ жерди, точно настоящий журавль носом. Тяжелый
камень, привешенный к противоположному короткому плечу рычага, чуть поднялся "а пол-
аршина над землею и стукнулся о корыто, которое гулко откликнулось на удар… Галя потянула
еще, и тяжелое ведро- шлепнулось о поверхность воды, опрокинулось и пошло ко дну, натянув
веревку. Девушка соскочила со сруба, встала на бревенчатую ступеньку, вбитую в землю у
подножья колодца, и стала тянуть ведро вверх. Журавль помогал ей, и через минуту из черной
пасти колодца показалось ведро, сверкая на луне и выплескивая брызги.
Галя умылась, вытерлась фартуком, жадно напилась свежей влаги и вылила воду в корыто.
Облегченный журавль вскинул своим длинным носом и взбросил высоко на воздух пустое
ведро, которое взлетело вверх, потом дернулось вниз и заметалось и запрыгало как бешеное,
точно пытаясь перервать веревку, пока не замерло, истощившись в бесплодных усилиях.
Галя между тем уже подходила к воротам Ярины, откуда снова раздавались звуки пляски.
На лице ее не было следа недавней
обуздала себя с досадой, из самолюбия.
– Что ж, коли ему его поганая штунда дороже меня, не стану и я пропадать из-за него.
Пойду за Панаса, за Грицько, а то и за Панька кривого. В девках сохнуть по нем не останусь.
Теперь она боялась только одного: чтобы у Ярины как-нибудь ее не хватились и не
догадались, куда она убегала. Она осторожно отворила ворота, чтобы они не скрипнули, обошла
избу. Гости опять собрались на полянке, где шла бешеная пляска. Скользя между деревьями,
Галя уже приближалась к толпе и думала, что ей удастся незаметно смешаться с нею, как вдруг
над самым ее ухом раздался голос, от которого она вздрогнула.
– А что, штундарь-то, видно, не понапрасну сюда к нам наведывался,- сказал Панас с
кривой усмешкой.
От "его Гале не удалось скрыть своего исчезновения, и он поджидал ее, лежа под деревом, в
высокой траве, где его нельзя было сразу заметить.
Галя вся вспыхнула. Ей хотелось выбранить, ударить Панаса за его дерзость и бесстыдство.
Но она сдержалась, чтобы не выдать себя.
Она повернула к нему голову и, пожав плечами, проговорила:
– Тебе лучше знать, что он не задаром приходил. Небось не споешь, как он спел, хоть
лопни.
Она попала не в бровь, а в глаз. На лице Панаса появилось такое выражение досады, что
Галя рассмеялась.
– Что, не любишь? – сказала она.
– Нет, ты не отшучивайся! – воскликнул Панас. – Ведь я знаю, что ты за ним побежала.
– Может, и за ним, а может, у колодца свежую воду пила. Тебе что?
Она бросила на Панаса задорный взгляд, от которого у того дух захватило.
За ним бегали все деревенские девки. Одна Галя смеялась над ним и дразнила. Этим-то она
его и заполонила.
– Ну, так пускай будет, что воду пила, – сказал он. И, помолчав минуту, прибавил другим
тоном, продолжая, очевидно, прерванный разговор, – а как же, моя кралечка, насчет сватов
велишь? Посылать?
Голос у него был слащавый, приторный, совершенно не гармонировавший с его высокой
мускулистой фигурой и жестким выражением лица.
"И чего это он все лезет", – досадливо подумала про себя Галя. Но деревенский этикет не
позволял невежливо ответить на такой вопрос.
– Что ж, посылай, – сказала она шутливо. – Ворота для всех отпираются. А у отца в огороде
тыкв много. Я пока пару испеку. Одну себе на гостинцы возьмешь, другую свезешь Павлу по