Штурмовая группа. Взять Берлин!
Шрифт:
В лопнувших от удара гильзах вспыхнул артиллерийский порох, прожигая соседний ящик с фугасными зарядами. Через минуту они сдетонировали, разнесло пушку и забетонированное окно. Двое артиллеристов, задыхаясь в дыму, тащили под мышки третьего. Половина расчета погибла.
К «тридцатьчетверке» Ускова присоединилась машина Бориса Антипова. Ее появление встретили радостными криками, хотя экипаж не слишком жаловал своего взводного.
Но сейчас, когда снаряды летели в цель, а в доме-крепости начался пожар, настроение экипажа
— Ствол сильно раскалился, — предупредил лейтенанта Павла Ускова наводчик Лукьянов.
— Охладить!
Заряжающий Карпуха быстро выбрался на броню. Не обращая внимания на вспышки выстрелов, обливал массивный ствол водой из одной, затем другой объемистой фляги.
Вода шипела, вскипая на раскалившемся металле. Полведра воды не охладят длинный массивный ствол, но хоть немного понизят температуру. Младший сержант Карпухин, сделав свое дело, также молодецки нырнул в люк. Танк продолжил стрельбу.
Подключились к обстрелу дома-крепости три тяжелых полковых миномета. Пудовые мины, влетая в окна, крушили перегородки. Крупные и мелкие осколки заполняли пространство жутким смертельным свистом, разлетаясь со скоростью винтовочной пули.
Командир взвода эсэс, двадцатилетний шарфюрер (звание, равное лейтенантскому), обходил позиции взвода в третьем подъезде, подбадривая подчиненных.
— Как дела, Макс?
— Нормально, — поднял голову от дымившегося «МГ-42» пулеметчик. — Пока мы живы, Иваны не пройдут.
В эсэсовских частях не было принято козырять официальным обращением по званию, с обязательной приставкой «господин». Боевое, спаянное боями братство. Камрад, товарищ!
Эсэсовцы знали, что их не берут в плен, а красиво умереть за фюрера считалось честью. Самому старшему во взводе было двадцать шесть лет, а самому молодому — семнадцать.
Все они воевали смело, но те, кто постарше и опытнее, видели, что русских не остановить. Во взводе имелось пять пулеметов «МГ-42», эффективное и скорострельное оружие, способное выкосить целый русский батальон.
Большинство из сорока человек были вооружены новыми автоматами «МП-43» с прицельной дальностью восемьсот метров. Цинки с патронами и коробки с лентами громоздились повсюду. «Фаустпатронов» и ящиков с гранатами имелось также в избытке.
Запас продовольствия состоял из банок с консервами (паштет, сосиски, сардины), копченой колбасы и грудинки. Вместо воды «ребята Гиммлера» пили красное вино и ликер. Ликер был сладким, а половине взвода не исполнилось и девятнадцати. Они любили сладкое.
Если начало боя было для них довольно успешным, то сейчас положение менялось. Два русских танка вели непрерывный огонь, и нечем было заткнуть им глотки. Почти вся артиллерия в доме была уничтожена, а для «фаустпатронов» расстояние оставалось слишком велико.
Один танк горел, русскую пехоту тоже удержали на
Мина разнесла противотанковую «пятидесятку». Четверых артиллеристов из ее расчета разорвало, смешало с обломками и грудой битых кирпичей. Острый, как нож, осколок почти напрочь перерубил руку заместителю командира взвода. Вряд ли его донесли до лазарета.
Несколько минут назад мина влетела в комнату, откуда вели огонь два пулеметчика. Когда рассеялся дым, туда заглянул семнадцатилетний солдат-эсэсовец и выскочил с побелевшим лицом.
— Чего там? — спросил шарфюрер.
Одного пулеметчика раскидало по кускам, второй, с оторванными ногами, был расплющен о стену. Потолок и стены, заляпанные кровью, напоминали помещение скотобойни. Молодому шарфюреру с трудом удалось сохранить хладнокровие. Он закричал на юнца.
— Ты что, крови никогда не видел? Забыл, как тебя посвящали в «ваффен эсэс»?
Чтобы получить заветные «молнии» на петлицы, каждый кандидат проходил испытание. Расстреливали заключенных в концлагерях или тюрьмах, принимали участие в казнях дезертиров и предателей рейха. Тем, кто проявлял малейшую слабость, приказывали добивать обреченных людей.
Иногда вместо пистолета вручали штык или приказывали действовать эсэсовским стилетом. Некоторым становилось дурно, но затем привыкали. Парней со слабым характером, склонных к интеллигентной болтовне, в эсэсовские войска не брали. Струсившего в бою могли сразу прикончить свои же товарищи. Здесь всячески показывали презрение к смерти, хотя в последнее время не всем это удавалось.
Очередной взрыв потряс стены. Шарфюрер приказал молодому:
— Обойди этажи, посмотри, как обстановка. Через четверть часа доложишь. Русские скоро опять полезут.
Сам связался по телефону со штабом батальона и доложил:
— Ведут огонь тяжелые минометы. Я уже потерял девять человек. И еще эти два танка. Они бьют на выбор по каждой вспышке.
— Сам не справишься? — спросили его.
— Попробую. Но соседи в других подъездах теряют боевой дух.
— Ты сам его не потерял? — насмешливо спросил по телефону командир батальона.
— Нет. С этой позиции мы не уйдем.
— Ладно. Попробую помочь.
Командир батальона, тоже молодой, тридцати двух лет, приказал адъютанту:
— Свяжись с нашими танкистами. Они что, спят там?
Затем он позвонил в дивизион реактивных минометов и объяснил ситуацию. Там тоже обещали помощь.
Тяжелые минометы прекратили огонь. Обе «тридцатьчетверки» и один из бронетранспортеров вели плотный пулеметный огонь по окнам третьего и четвертого этажа. В полуподвале и на первом этаже уже шел бой. Штурмовая группа захватывала все большее пространство.