Шуньята под соусом демиглас
Шрифт:
Или вот Трезвенник. Он умеет превращать любой алкоголь в воду. Такой, знаете, Иисус наоборот. Его ненавидят все бармены в радиусе ста километров. Живи он во времена «сухого закона», был бы главным героем, грозой подпольных самогонщиков. Но, увы, родился не в то время не в том месте.
А как вам Соблазнитель? Ему достаточно посмотреть на девок – и те уже текут, штабелями падают к его ногам, только и думают о том, как бы с ним трахнуться. Классная же штука, возразите вы, очень полезная. Ну да, не спорю, я б не отказался. Вот только пацанчику это в хуй не впёрлось, потому что он вообще-то гей.
Короче,
Ну, вы поняли. Мне хотелось прочитать свеженький эпизод «Детей», а Принцессе – найти «Силлогизмы горечи», так что мы, конечно, зашли в этот магазинчик.
Внутри пахло почему-то не типографской краской, а лекарствами, как в аптеке. Пол, стены, сами стеллажи, заставленные книгами, – всё сверкало больничной белизной. На кассе сидела загорелая девица в медицинском халате и, надувая большой розовый пузырь из жвачки, читала какой-то роман в мягкой обложке. Пол-лица закрывали солнцезащитные очки, и выглядело это, надо признать, странновато. Но, может, у неё выдалась тяжёлая ночка с кучей бухла и амфетаминов, откуда мне было знать?
– А где у вас Чоран? – спросил я, чтобы увериться в том, что мы не перепутали двери, зашли куда надо.
– В отделе противорвотных, – отозвалась она, не поднимая головы. – Третий стеллаж слева, пятая полка снизу, рядом с Сартром.
– А комиксы?
– Там же, где и вся гомеопатия. В конце зала.
Нормально нас обосрали, да? Я растерянно почесал затылок и обернулся к Принцессе. Она, держа кошку на руках, стояла возле витрины с сувенирами – там были всякие магниты, закладки, рамки для фотографий, значки, и надо всем этим благолепием алел растянутый транспарант с надписью «Витаминные добавки».
– С ума сойти, – сказал я. И опёрся локтями о столик, за которым сидела кассирша. Подался вперёд, заговорщически понизив голос: – А вы не охренели, а? Почему гомеопатия-то?
Принцесса посмотрела на меня как на полоумного:
– Потому что от комиксов никакого толку. Их покупают одни идиоты.
Тут я, конечно, вспылил:
– Nique ta race! [31] Чё ты понимаешь вообще?!
Вот знаете, ребятки, меня всегда бесил этот расхожий стереотип. Если человек читает комиксы – значит, он debile profond [32] , других вариантов быть не может. А я считаю, так говорят только те, кто ни хрена не смыслит в искусстве, ставит форму выше содержания. Ещё скажите, что работы какого-нибудь Уилла Айснера или Алана Мура – это дегенеративные картинки для умственно отсталых, ну-ну.
31
Иди на хуй! (фр.)
32
Законченный придурок (фр.)
Короче, пререкаться я мог бы до вечера, вы меня знаете. Но плюнул и умотал в конец зала, оставив Принцессу наедине с её противорвотными философами. Ладно, нельзя же запрещать человеку иметь вкусы, отличающиеся от твоих, правда?
«Дети» стояли на самом видном месте – на одной полке с муровской «Лигой выдающихся джентльменов», кстати. В предвкушении наслаждения я провёл ладонью по глянцевой обложке, бережно погладил корешок. И подумал, что многие книги действительно очень похожи на лекарства. Яркая сладкая оболочка, а внутри – горький порошок. Он вроде помогает, облегчает боль, но у него куча побочных эффектов, начиная с тошноты, заканчивая спутанностью сознания.
Я плюхнулся в кресло, стоявшее в углу. О, знаете это чувство восторженного трепета, когда готовишься ко встрече с чем-то прекрасным? Меня захватило именно оно. Я раскрыл журнал – бережно, словно шкатулку с сокровищами. И не сразу понял, в чём дело.
Со страниц смотрела чернота. На них не было ни одной картинки или надписи – лишь пустота. Восторг сменился разочарованием – быстро, будто щёлкнул невидимый переключатель.
– Ну что за срань?! – От нахлынувшей обиды я едва не разрыдался. И подхватился, широким размашистым шагом направился обратно к Принцессе.
Она сидела на сияющем белизной полу и в недоумении листала красный томик, водя пальцем по строчкам, словно пыталась нащупать что-то важное. Её так увлёк процесс, что она не обращала внимания на Нихиль, которая разгуливала вдоль стеллажей и настороженно принюхивалась к стоящим на полках книгам, шевеля усами.
– Ничего не понимаю, – в голосе Принцессы послышалось смятение. – Тут везде одно и то же. Издеваются, что ли?
В любопытстве я заглянул ей через плечо. И правда, на всех страницах, как мантра, повторялась та самая мрачная цитата:
Если мы хотим реже испытывать разочарование и реже впадать в ярость, следует в любых обстоятельствах помнить, что мы явились в этот мир лишь для того, чтобы сделать друг друга несчастными.
Если мы хотим реже испытывать разочарование и реже впадать в ярость, следует в любых обстоятельствах помнить, что мы явились в этот мир лишь для того, чтобы сделать друг друга несчастными.
Если мы хотим реже испытывать разочарование и реже впадать в ярость, следует в любых обстоятельствах помнить, что мы явились в этот мир лишь для того, чтобы сделать друг друга несчастными.
И так до самого конца, до триста девятнадцатой страницы.
– Это ещё что, – сказал я, раскрыв свой журнал, – у тебя хоть какая-то определённость.
Принцесса склонила голову набок и вгляделась в черноту. В ней, как в затемнённом зеркале, отразилось её лицо – юное, мертвенно-белое, со сведёнными к переносице бровями.
– Действительно гомеопатия, – вынесла вердикт она. – Одно большое ёбаное ничего.
Васиштха сказала:
– Субъект существует потому, что имеется объект, а объект представляет собой отражение субъекта: двойственности не может быть, если нет единого, и разве есть необходимость в понятии единства, когда кроме него ничего нет?